Всё началось с того самого мгновения, когда из-за деревьев к возку, где, снова потеряв сознание, лежал Шомоши, выскочили вооружённые враги. О, тогда Вильк показал себя настоящим рыцарем! Отчаянно обороняясь, он размахивал мечом и, как лев, кидался в бой, да так, что сначала никого не подпускал к возку. А вот потом…
Получив сильный удар по голове, Вильк сомлел, а когда очухался, увидел перед собой комтура крестоносцев, который, оглядев пленного с головы до ног, пренебрежительно кинул:
– Имя?
– Вильк… Вильк из Заставця! – с гордостью назвался шляхтич, и неожиданно отношение к нему изменилось.
Комтур сначала приказал перевязать раненого, а потом, почему-то улыбаясь, сообщил:
– Пан Вильк, отец пилигрим приветствует вас…
От таких слов у Вилька словно пелена спала с глаз. Это ж через его вынужденную откровенность отряд разгромлен, а лично он оказался в плену! В отчаянии, не зная, как быть дальше, Вильк охватил голову двумя руками и стал раскачиваться, но тут комтур порывисто ступил на шаг ближе и отчего-то хриплым голосом сказал:
– Пан Вильк… Я вижу у нас одинаковые перстни…
Сейчас Вильку было всё равно, у кого какие перстни, но новое отношение к себе он ощутил сразу. С лица комтура исчезла улыбка, и оно стало жестоко-злым. Теперь комтур уже не говорил, а рычал:
– Так вот ты кто, пане Вильк… – комтур с удивлением покачал головой и, дыша злостью, добавил: – Ну, если князь Витовт прознает, кто позарился на его корону, то он прикажет отрубить тебе голову, а если ещё и цесарю кто-то сообщит, что именно ты украл сумку с письмами, то и он сделает то же самое. К тому же и королю Владиславу никак не понравится, кому на самом деле служит его верный рыцарь пан Вильк… А потому я делаю вывод…
Только теперь до Вилька дошёл весь ужас его положения. Наихудшим оказалось то, что всё сказанное было чистейшая правда, и шляхтич даже не пытался отрицать или, по крайней мере, спросить, откуда неизвестный комтур так много знает. Нет, сейчас Вильку было не до этого, на кону стояла его собственная жизнь, и, глотая слюну пересохшим ртом и чётко понимая, что любые обьяснения напрасны, Вильк подсознательно принял единственно правильное решение.
– Я спас «королевский камень»… – и, сунув руку под кольчужное прикрытие, он вытащил рубин…
Ветка, зависшая над тропой, неожиданно задела голову, и жгучая боль незажившей раны оборвала неприятные воспоминания. Вильк придержал коня, потрогал голову и, убедившись, что повязка на месте, огляделся. Местность показалась знакомой. До Сосновца было уже недалеко, однако и уяснение этого не принесло рыцарю покоя. Наоборот, мысли шляхтича против его воли вернулись назад, только уже не в лес, где произошла стычка, а в Луческий замок, куда люди Отто фон Кирхгейма отвели пленных.
Схваченный крестоносцами Шомоши никак не мог поправиться, и комтур Отто фон Кирхгейм, из своих собственных соображений предоставивший Вильку почти полную свободу, дозволил шляхтичу встречаться с пленным рыцарем. Оставшись как-то наедине с Вильком, Шомоши негромко, так чтобы слышали только они двое, заговорил:
– У тебя, похоже, есть возможность сбежать. Меня всё равно казнят, и потому я прошу тебя добраться до Сосновца и передать пани Беате, что я любил только её…
Мысль, вытащившая из памяти именно эти слова, заставила Вилька в очередной раз задуматься. Он тронул повод, конь послушно перешёл на рысь, и шляхтич начал прикидывать, как лучше обьяснить пани Беате собственное появление, поскольку рассказать, как всё было на самом деле, он просто не мог…
Перед так называемым «побегом» Вильк задержался у потайного выхода из замка. Они с комтуром только что миновали выложенный кирпичом ход, и, к удивлению Вилька, вёл их, показывая куда идти, не кто иной, как любимый шут Витовта Гинне. Уже когда засов был отодвинут и дубовые двери открыты, Отто фон Кирхгейм придержал Вилька за руку и приказал шляхтичу:
– Запомни: про наши с тобой отношения никому! Старайся только быть поближе к гетману, а сам присматривайся, слушай и про всё важное сразу пиши.
– Куда?.. В Вильно или в Кронборг? – хмуро спросил Вильк.
– Нет, – Отто фон Кирхгейм ещё раз оценивающим взгдядом окинул Вилька и только потом кивнул на Гинне. – Всё сообщай только ему…
Тот жестокий приказ больше всего беспокоил Вилька, и сейчас, одолевая последний кусок пути к Сосновцу, шляхтич всё время прикидывал, как оно сложится дальше… Время от времени в его голове мелькала мысль бросить все эти заморочки и податься к себе до Заставца, однако Вильк прекрасно понимал неосуществимость такого желания. Однако вскоре впереди показались замковые башни, и, наконец, в предвидении встречи тяжёлые мысли на какое-то время отступили. Хотя сам въезд пана Вилька в Сосновец ничем отмечен не был. Не играли трубы, не звучал рог, не сбегалась челядь. Просто стражник сразу узнал рыцаря и без лишних слов открыл ворота.
А вот пани Беата, увидав пана Вилька с окровавленной повязкой на голове, почти сомлела и едва слышно спросила:
– А Ференц… Где?
– В Луческе… – тихо ответил шляхтич и, заметив, как испуганно раскрылись глаза пани Беаты, пояснил: – Наш отряд разгромили. Все, кто уцелел – в плену. Сам пан Шомоши лежит раненый, и что с ним будет дальше, неизвестно. У меня появилась возможность, и пан Шомоши приказал мне бежать, чтобы передать вашей милости, что он любил только вас…
Последние слова Вилька прояснили пани Беате всё. И то, что поход был неудачен, и то, что надежды на лучшее напрасны, а главное – уверенности на возвращение Шомоши нет… Теперь, стоя перед пани Беатой, Вильк ожидал, что она разрыдается, но этого не случилось. Наоборот, лицо женщины словно закаменело, и она сухо спросила:
– При его ранении пан Шомоши может двигаться?
– Так, – подтвердил Вильк и пояснил: – Пуля из бомбарды разбила панцирь пана Шомоши и сломала рёбра, но когда я бежал, он уже мог понемногу ходить. Однако должен предупредить вашу милость: пана Шомоши всё время держат под стражей…
– Неважно! – пани Беата перебила шляхтича и убежденно сказала: – Я сделаю всё, чтобы освободить Ференца. И ты, пан Вильк, рыцарь из его почту, поможешь мне.
– Так, – послушно кивнул Вильк, чётко понимая всю безвыходность своего положения…
* * *
Сидя на поросшей мохом колоде, комтур Отто фон Кирхгейм любовался камнем. Отряд крестоносцев только что свернул с битого шляху и сейчас становился табором на берегу небольшого озера. Немного в стороне от колоды, на которой отдыхал комтур, кмети устанавливали шатёр, слуги тащили хворост для костра, а рыцари, сняв надоевшие за день доспехи, располагались кто-где.
От этого временная стоянка быстро оживала, наполняясь незлобливой руганью, весёлыми криками и конским ржаньем. Одним глазом комтур следил за суматохой, царившей вокруг, но каждый раз его взгляд обращался к ладони, где загадочно поблёскивал, играя красноватыми лучиками, огромный рубин.