Зато последнюю фразу: «А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской!» князь Долгорукий произнес на новом подъеме.
Подняв документ повыше, Василий Лукич помахал бумагой над головой, показывая присутствующим подпись императрицы, подержал ее так и, бережно свернув, убрал во внутренний карман.
– Мы, государыня наша, со всем своим радением поможем тебе управлять империей! – лучезарно улыбнулся Алексей Долгоруков, торжествуя победу, а остальные «верховники», за исключением разве что Головкина и Михаила Голицына, заулыбались еще шире, нежели гофмейстер.
Царица, склонив голову в знак признательности, напряглась в ожидании, чтобы хоть кто-то из этой толпы разодетых и раззолоченных вельмож сказал хотя бы одно слово против или челобитную передал… Вроде обещано было… Но справа от царицы стоял Алексей Долгоруков, а слева его сын – князь Иван, зорко следившие, чтобы никто не передал государыне хотя бы записочки.
Когда царица уже смирилась с мыслью, что она будет царствовать, а не править, среди толпы вельмож раздался шум и чей-то властный голос произнес:
– Челом бьем, государыня!
К царице шагнул князь Черкасский. Алексей Григорьевич и Иван Алексеевич Долгоруковы тотчас же выдвинулись вперед, закрывая собой императрицу, будто бы от врага, а к ним тотчас же приблизились другие члены клана Долгоруковых. Неподалеку встали и братья Голицыны.
– С челобитными опосля придешь, князь! – ухмыльнулся Алексей Долгоруков. – Занята государыня.
Иван Алексеевич презрительно добавил:
– Сирым да убогим нынче не подаем! Жди, князь, когда царица Анна из храма выйдет.
Иван Долгоруков не сразу понял, что сморозил глупость. От его фразы, если и были допрежь у Долгоруковых сторонники, то их сразу и поубавилось.
– А вот про то, Иван Алексеевич, не тебе решать! – веско изрек генерал Юсупов, вставая к плечу Черкасского.
К Юсупову молча присоединились князья Барятинский, князь Иван Трубецкой и генерал Чернышов. Кто-то там еще из княжеских родов – природных и приезжих. Узрела среди них и родственников – дядюшку Василия Федоровича, преображенского подполковника Семена Андреевича, генерала Ивана Мамонова-Дмитриева – мужа сестрицы Пелагеи. А следом – целая толпа нетитулованного дворянства. Однако ж это были не последние люди – армейские генералы и гвардейские офицеры, придворные и статские чины, не ниже статского советника.
Анна оживилась. Усталости словно бы и не бывало.
– Господа, челобитчику-то дайте пройти! – нарочито вежливо сказала императрица. – Что вы дорогу-то застилаете? А ну-ка, князья, раздвиньтесь!
Не дожидаясь, пока Долгоруковы отойдут в сторону, Анна Иоанновна решительно раздвинула их по сторонам и сама вышла к дворянству.
– Где челобитная-то ваша?
– Вот она, государыня! – вышел из толпы дворянства невысокий человек в светском платье. – Василий Никитин, сын Татищев, – представился он. Разворачивая бумагу, спросил: – Дозволите прочесть прилюдно? Подписана сия челобитная дворянством твоим, числом в сто восемьдесят семь человек.
– Дозволяю, – милостиво кивнула царица, ломая голову – а кто же он таков, Татищев-то? Фамилия знатная. Аладьины, Бычковы, Овцыны, Татищевы – хотя и не князья, а от рода Рюрика. А сам-то кто Василь Никитич? Верно, не меньше, чем действительный статский советник, а иначе бы его сегодня в храм бы не допустили…
– Государыня наша, просим мы, от имени многого шляхетства нашего, Верховный тайный совет распустить и принять на себя титул самодержавицы всероссийской.
Татищев умолк, и тогда начал говорить князь Черкасский. Поклонившись до земли, князь сказал:
– Государыня наша в безмерной любви к нам, к народу своему, пребывает. И нам следует возвратить то, что украдено у нее беззаконно. Пусть она остается самодержицей всероссийской, как и предки ее.
– Да здравствует наша самодержавная государыня Анна Иоанновна! – яростно закричал князь Юсупов, а вся толпа высшего дворянства заголосила:
– Да здраст… государыня… самодержица… Анна!
Татищев молчал, держа свиток, а Черкасский продолжил:
– Хотим мы тебя спросить – по своей ли ты воле отдаешь власть в руки господ – членов Тайного совета?
– В послании, которое Василий Лукич Долгоруков мне в Митаву привез, сказано было, что подчиняться Верховному тайному совету – есть воля всего народа.
– А нашу волю никто не спрашивал, – веско заявил Черкасский. – Все, что подписано было тобой, затейка верховников. Верно, господа? – обернулся он к своим сторонникам, заговорившим все враз:
– Верно говоришь!
– Истину речешь!
– Изолгались Долгоруковы!
– Виват государыне!
– Да здравствует императрица!
– И святая церковь на дело сие князей Долгоруковых не благословляла, – внес свою лепту владыка Феофан, радуясь возможности досадить «верховникам».
Князь Черкасский, дождавшись, пока шум в храме не уляжется, продолжил:
– И просим мы, государыня, присягу, которую мы все только что произнесли, считать неверной! Опять-таки – обманули нас «верховники», когда присягу произносили. Надобно новую присягу, где про самодержавицу говорится!
Из-за плеча государыни вынырнул Василий Лукич Долгоруков.
– Присяга в святом храме – это присяга Господу! Негоже присягу менять! – заявил он. Повернувшись лицом к архиереям – противникам владыки Феофана, пытаясь найти у них поддержку, сказал: – Слово скажите, отцы… Как скажете, так и поступим. Наверное, не все вы в протестантизм ударились, как владыка Феофан, – пустил князь напоследок парфянскую стрелу, надеясь внести раскол между членами Синода.
Если бы Василий Лукич поговорил с архиереями чуть пораньше, уважение оказал, то неизвестно, на чьей стороне бы они оказались. Возможно, что и помогли бы. А может – и нет. Даже скорее всего – нет. Пристрастие владыки Феофана к протестантизму – это внутренние дела святой Русской церкви. Как-нибудь сами, без князьев Долгоруковых, разберемся! А вот наглость и нахрапистость «верховников», их самонадеянность (особенно дурость Ваньки-генерала!) пересилила даже нелюбовь архиепископов к Феофану Прокоповичу, давнему начальнику Синода и давнему же оппоненту.
– Един Бог на небе, един государь на земле! – сурово произнес вице-президент Синода, архиепископ Георгий, а еще один архиепископ – владыка Феофилакт – добавил: – Коли угодно будет государыне, так и новую присягу можно произнести. Власть государя – от Бога!
Первоприсутствующий член Синода, владыка Феофан, уточнил:
– Един Бог на небе и едина государыня императрица на земле! Коли первая присяга была ложной, то в вашей государевой воле оную присягу и отменить! Ты, матушка, только прикажи!
В храме зашумели: