– Прости, – сказал он, повернулся к скамейке и вывалил на нее содержимое сумки.
– Что ты делаешь? – воскликнула Клара.
Он ее не слушал.
– Ты отключила мобильный, как я просил? – спросил он, одновременно методично проверяя все карманы в сумках, косметичку, кошелек, коробку с тампонами. Он ничего не упустил.
– Да, но ты расскажешь, в чем дело?
Он поднял глаза на Клару и начал собирать вещи обратно в сумку.
– Знаю, это безумие, но последние часы были ужасными. Подними руки вверх.
Клара увидела отчаяние в его глазах. Отчаяние, смешанное с мольбой о помощи. Таким она Махмуда еще не видела. Она подчинилась.
Махмуд подошел к ней совсем близко. Клара почувствовала его запах. То ли он все еще пользовался старым парфюмом, то ли это был запах его кожи. Мускус и жасмин. Но слабый, едва различимый. Его забивал запах земли, пота и крови. Он быстро и тщательно обыскал Клару. Прощупал пуховик, проверил карманы, карманы брюк, ремень, боковые швы.
Закончив, он отвел глаза.
– Прости, – извинился он снова. – Поверь мне, не так я представлял себе нашу новую встречу.
Он присел на скамью и закрыл лицо руками. Клара присела рядом. Она робко положила руку ему на плечо. Почему-то это вышло у нее совершенно естественно.
– Поскольку ты меня уже всю облапал, могу я теперь тебя обнять? – спросила она.
Он повернулся и улыбнулся в ответ на ее улыбку.
– Ты, наверное, думаешь, что я спятил….
Клара пожала плечами.
– Правда, Муди, я не знаю, что мне думать. Я видела твой мейл. Знаю, что ты собирался в Брюссель.
Она прокашлялась. Перевела взгляд на парк.
– Но я не знала, что ответить. Это для меня нелегко. То, что у нас было. То, что это закончилось. То, сколько времени у меня ушло, чтобы смириться с этим. Ты никогда ничего не объяснял. Просто перестал любить меня, и все. Это сложно понять и принять. Не уверена, что я вообще хотела снова тебя видеть. – Она повернулась к Махмуду. Он сидел, уставившись в землю. Правая нога тряслась, подрагивала. То ли от нервов, то ли от стресса. – А теперь еще и это. Что случилось?
Махмуд вскочил.
– Мы не можем здесь оставаться. Пойдем. Мы должны двигаться.
Они пошли глубже в парк по замерзшим дорожкам, покрытым жухлой листвой. Холодное солнце светило высоко в небе и не грело.
Клара молчала. Махмуд откашлялся и начал рассказ. Об исследованиях. О поездках в Афганистан и Ирак. О сообщении от бывшего армейского приятеля. О конференции. О встрече у музея Африки и убийстве. Потом о нападении в отеле и жучке, найденном в сумке. Он рассказал все, ничего не скрывая. Слова лились из него сплошным потоком. Пока он говорил, они прошли весь парк насквозь и подошли к другому выходу.
– Боже мой! – выдохнула Клара. – Во что ты вляпался?
– Не знаю, – сказал Махмуд. – У Линдмана есть – точнее, была – информация, ради которой кто-то готов был убить его и меня.
– Американцы, на которых он работал? – спросила Клара.
– Не знаю.
Махмуд нащупал в рюкзаке кошелек и достал квитанцию.
– Линдман упоминал вокзал в Париже. Судя по всему, он оставил там багаж в камере хранения. Это все, что я знаю.
Махмуд остановил проезжающее мимо такси. Он открыл заднюю дверцу и вопросительно посмотрел на Клару.
– В общем, я не прошу тебя поехать со мной в Париж, но не могла бы ты уделить мне еще немного времени?
Он сделал глубокий вдох. Видно было, что он смущен.
– Я должен все тебе объяснить. И, как это ни забавно звучит, объяснение тоже имеет отношение к Линдману.
Эйфория и эндорфины. Невероятно и поразительно, что все они ощущают запах свободы, даже когда он смешивается с оружейной смазкой, гуталином, порохом и чистящим средством. Все произошло так внезапно, что даже у водки появился вкус свободы. Водку они мешают с фантой и пьют из зеленых фляжек, которые у них всегда с собой с самого первого дня. Эти фляжки пережили всё. И двухнедельные марши, и бесконечные тренировки на выживание при минус двадцати пяти градусах на севере Швеции. Сначала подняться на гору Кебнекайсе, потом спуститься. Прыжки с парашютом. Смех. Шуточки. Они подобрали друг другу клички и уменьшительные имена. Они рассказывают истории об отборах, о прыжках, об отмороженных пальцах, о марш-бросках. Истории, заученные на память. Приукрашенная правда. У них была возможность отточить мастерство рассказчика во время дежурств, бессонных ночей и ранних подъемов. Но все равно каждый раз – как первый. Как будто они только что встретились. Это похоже на влюбленность. Ощущение, словно они всегда были вместе. Этим вечером все предстает в новом свете. Но с нотками ностальгии и сентиментальности. Они дерутся. В шутку, конечно. Им приятно ощущать тепло друг друга, оценивать силу товарища. Пятнадцать месяцев, проведенных вместе, часто плечом к плечу, не могли не зародить ощущение интимности, близости, которая невозможна ни с подружкой, ни с женой, ни даже с детьми. Они гладят друг друга по ежикам на головах. Радуются тому, что все кончилось. Не могут поверить в то, что все кончилось.
Махмуд лежит на койке. Он устал. Слишком много тестостерона в воздухе. Он закрывает глаза и чувствует, как начинает действовать водка. Багровый берет давит на виски. Ему хочется плакать. Если бы мама его сейчас видела! Но она бы ничего не поняла. Никто бы не понял, через что он прошел. Чего он добился. Какой дисциплины это требовало. Какой концентрации. Что теперь у него есть берет и погоны. Что он из бетонного пригорода выбрался сюда. Что он всем доказал, что обладает мужеством, силой и выносливостью.
Что он справился с насмешками и недоверием. Пережил то, что командиры первые два месяца звали его не иначе как Бен Ладен. Пережил надписи на шкафчике черным маркером. «Аль-Каида». «Аллах Акбар». «Чурка». Каждый день в первые несколько недель. Иногда они рисовали свастику. Махмуду приходилось вставать раньше, чтобы стереть надписи.
Он игнорировал шепот за спиной и тишину, возникавшую, когда он входил в комнату. Махмуд не сдавался. Он становился сильнее. Делал себя сильнее. Он был лучше, чем они. Сильнее. Выносливее. Жестче. И наконец они начали с ним считаться. А потом сами не заметили, как приняли в свой круг. Из Бен Ладена он превратился в Шаммоша. Махмуд завоевал их доверие, их уважение. Стал одним из них.
И сейчас, лежа на жесткой койке, слушая голоса товарищей, такие родные и знакомые, и чувствуя, как внутри разливается тепло от алкоголя, Махмуд ощущал себя олимпийским чемпионом. На вершине успеха.
– Шаммош! Черт бы тебя побрал! Let’s go! [15]
Руки стаскивают его прямо в спальном мешке с койки и тащат в комнату. Он проливает водку из фляжки на джинсы, но не замечает. В комнате танцуют. Трутся телами. Стены вибрируют от сдерживаемой мужской энергии. Этой энергии нужно дать выход. Иначе она разорвет все и вся. Солдаты стремятся прочь. Все равно куда. Туда, где нет правил и команд. Они хотели бы пойти в беретах, чтобы все видели, кто они и чего достигли, но строгая дисциплина велит оставить их в шкафчиках, прежде чем отправиться в город, где они будут пить, танцевать, мутить с девчонками, ездить на спинах друг у друга и драть глотки до самого рассвета.