На долгом перегоне вдоль каньона Мак ощутил, как ужас постепенно охватывает его. Он старался не думать о том, что делает, а просто двигался вперед, но подобно тому, как трава пробивается сквозь асфальт, так и подавляемые страхи каким-то образом сумели прорасти. Глаза его потемнели, руки вцепились в руль, потому что у каждого съезда с шоссе он боролся с искушением развернуться и отправиться домой. Он сознавал, что едет прямо в самое сердце своей боли, в эпицентр Великой Скорби, которая почти лишила его уверенности, что он еще жив. На него волнами накатывали видения из прошлого, перемежаемые секундными приступами гнева, приправленные вкусом крови и желчи во рту.
Наконец он достиг Ла-Гранде, где заправился бензином, после чего двинулся по шоссе 82 на Джозеф. Ему очень хотелось сделать остановку и повидаться с Томми, но он решил не делать этого. Чем меньше народу будет считать его психом, тем лучше.
Путь был легким, шоссе Имнаха и дороги покороче оказались поразительно чистыми и сухими для этого времени года. Однако ехал он все медленнее, как будто хижина противилась его приближению. Джип пересек границу снегов, преодолевая последние мили до дороги, которая приведет вниз, к хижине. За шумом мотора он слышал, как покрышки с хрустом давят снег и лед. Но даже после нескольких неверных поворотов и возвращений назад время только-только подошло к полудню, когда Мак наконец остановился на едва заметной колее.
Он сидел в машине добрых пять минут, упрекая себя за то, что свалял такого дурака. С каждой милей, отдалявшей его от Джозефа, возвращались воспоминания, которым адреналин придавал исключительную четкость, и теперь Мак был совершенно уверен, что дальше идти не хочет. Однако сопротивляться желанию узнать правду было невозможно. Продолжая спорить с собой, он застегнул пальто и потянулся за кожаными перчатками.
Он вышел из машины и двинулся по тропинке, решив одолеть пешком оставшуюся до озера милю, — хотя бы не придется тащить снаряжение вверх по холму, когда настанет пора ехать обратно, что случится, как он теперь подозревал, очень скоро.
Было довольно холодно, и пар от дыхания окутывал его, и возникло ощущение, что вот-вот начнется снегопад. Боль, разраставшаяся в животе, вызвала у него панический страх.
Пройдя пять шагов, Мак остановился, и его вырвало с такой силой, что он упал на колени.
— Пожалуйста, помоги мне! — простонал он, затем поднялся и повернул назад.
Мак открыл переднюю пассажирскую дверцу, пошарил по сиденью, нащупал жестяную коробку, снял крышку и вынул то, что искал: свою любимую фотографию Мисси, которую взял вместе с запиской. Закрыв коробку, возвратил ее на сиденье. Помедлил, глядя на бардачок. Наконец открыл его, достал пистолет, проверил, заряжен ли и стоит ли на предохранителе. Распрямившись, закрыл дверцу, сунул руку под пальто и заткнул оружие за ремень сзади. И снова двинулся по тропинке, в последний раз глянув на фотографию Мисси, прежде чем убрать ее в карман рубашки вместе с письмом. Если его найдут убитым, то, по крайней мере, узнают, о ком он думал.
Путь был опасным — сплошные обледенелые камни. Каждый шаг требовал сосредоточенности, пока Мак пробирался через лес. Стояла жутковатая тишина. Он слышал только скрип снега под ногами и шум собственного дыхания. Возникло такое чувство, будто за ним следят, и разок он даже крутанулся на месте, чтобы выяснить, нет ли рядом кого-нибудь. И хотя ему очень хотелось бегом кинуться к джипу, ноги словно обрели собственную волю и твердо вознамерились двигаться дальше, все глубже в сумрачный лес.
Внезапно что-то шевельнулось поблизости. Вздрогнув, он замер, обратившись в слух. С лук сердца отдавался в ушах, во рту пересохло; он медленно потянулся к пистолету. Сняв его с предохранителя, Мак пристально вглядывался в темный подлесок, стараясь увидеть или услышать то, что издало непонятный шорох. Но то, что двигалось, теперь замерло. На всякий случай он простоял неподвижно несколько минут, прежде чем пошел дальше, стараясь ступать как можно тише.
Лес теснился вокруг, и он уже начал всерьез опасаться, что выбрал не ту тропинку. Краем глаза Мак снова уловил движение и сейчас же присел, вглядываясь между низко нависающими ветвями ближайшего дерева. Что-то призрачное, похожее на тень, скользнуло в кусты. Или ему померещилось? Он снова подождал, не шевеля ни мускулом. Это Бог? Вряд ли. Может быть, какое-то животное? Он не помнил, водятся ли здесь волки, а лось или олень наделали бы гораздо больше шума. И тут пришла мысль, которой он так упорно избегал: «Что, если все гораздо хуже? Что, если меня нарочно заманили сюда? Но чего ради?»
Медленно поднявшись из своего укрытия, он сделал шаг вперед, и тут куст у него за спиной как будто взорвался. Мак развернулся на месте, готовый дорого продать свою жизнь, но не успел он спустить курок, как увидел спину барсука, удирающего по тропинке. Он медленно выпустил из груди воздух, осознав, что все это время задерживал дыхание, и покачал головой. Мак-храбрец превратился в заблудившегося в лесу мальчишку. Поставив пистолет на предохранитель, он убрал его. «А ведь кое-кому едва не досталось», — подумал он.
Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, он успокоился. Твердо решив, что со страхами теперь покончено, двинулся дальше по тропинке, стараясь казаться более уверенным, чем было на самом деле. Он надеялся, что приехал сюда не просто так. Если Бог в самом деле встретится здесь, Мак потребует у него ответа на кое-какие вопросы, со всем уважением, разумеется.
Еще несколько поворотов, и он выбрался из леса на полянку. На дальнем ее конце, чуть ниже по склону, он увидел хижину. Он стоял, глядя на нее, а живот превратился в туго завязанный, ноющий от боли узел. Внешне как будто ничего не изменилось, если не считать того, что зима сдернула листья с деревьев и набросила на все кругом белое покрывало. Хижина казалась мертвой и пустой, но пока он смотрел па нее, она на мгновение превратилась в злобную рожу, кривящуюся в демонической гримасе. Не обращая внимания на разрастающийся страх, Мак преодолел последние сто ярдов и поднялся на крыльцо.
Воспоминания о том, при каких обстоятельствах последний раз стоял у этой двери, нахлынули на него, и он заколебался, прежде чем толкнуть дверь.
— Эй! — позвал он негромко. Откашлявшись, позвал снова, на этот раз громче: — Эй! Есть здесь кто-нибудь?
Ощутив прилив храбрости, он перешагнул порог и остановился.
Когда глаза привыкли к сумраку, он начал различать детали комнаты в послеполуденном свете, проникающем сквозь выбитые окна. Войдя в главное помещение, он узнал старые стулья и стол. Мак ничего не мог поделать с собой, взгляд сам впился в то место, смотреть на которое было невыносимо. Даже спустя несколько лет поблекшее пятно крови все еще отчетливо виднелось на досках рядом с очагом, там, где они нашли сарафан Мисси.
— Прости меня, родная. — Слезы покатились у него по щекам.
И наконец его сердце выплеснуло весь накопившийся гнев, позволив ему устремиться ревущим потоком по камням каньона его чувств. Обратив глаза к небу, он принялся выкрикивать мучившие его вопросы: