— Любви и привязанности. Всякая любовь и привязанность возможны для вас только потому, что они уже существуют во мне, в самом Боге. Любовь — это не ограничение, любовь — это полет. Я есть любовь.

Словно в ответ на ее заявление, таймер зазвенел, и птица снялась с места и вылетела в окно. Полет сойки вызвал у Мака совершенно неведомый восторг. Он повернулся к Папе и посмотрел на нее с восхищением. Ведь она была так прекрасна, и, хотя Великая Скорбь все еще не покинула его, он ощущал спокойствие и безопасность, находясь рядом с темнокожей женщиной.

— Ты ведь понимаешь, — продолжала она, — что если бы у меня не было объекта любви, точнее, кого-то, кого я люблю, если бы у меня не было подобных чувств, то я вообще была бы не способна любить? У вас был бы Бог, который не может любить. Или даже хуже, Бог, который, когда того пожелает, ограничивал бы любовь внутри себя. Такой Бог мог бы действовать без любви, и это было бы катастрофой. И это уж точно не я.

С этими словами Папа подошла к духовке, вынула свежеиспеченный пирог, поставила на стол и, повернувшись, словно представляя себя публике, объявила:

— Тот Бог, который есть… я тот, кто я есть, и не могу быть отделена от любви!

Мак понимал: то, что он слышит, как ни трудно это осмыслить, есть нечто поразительное и невероятное. Казалось, ее слова обволакивают, обнимают, говорят с ним каким-то иным способом, сверх того, что можно воспринять слухом. Ах, если бы он мог поверить ее речам! Если бы только все это было правдой! Его жизненный опыт утверждал обратное.

— Ближайшие выходные посвящены взаимоотношениям и любви. Теперь я знаю, ты о многом хочешь со мной поговорить, но сейчас тебе лучше пойти умыться. Остальные двое уже идут домой ужинать.

Она пошла из кухни, но остановилась и обернулась.

— Макензи, я знаю, что твоя душа полна боли, злости и смятения. Вместе, ты и я, мы сумеем как-нибудь тебе помочь, пока ты здесь. Однако я хочу, чтобы ты также знал: во всем этом заключено гораздо больше, чем ты можешь представить или понять, даже если я тебе объясню. Всеми силами сохрани веру в меня, пусть совсем крохотную, какая в тебе еще осталась, ладно?

Мак опустил голову и уставился в пол. «Она знает», — подумал он. Крохотную? Эта «крохотная», должно быть, уже почти ничего. Кивнув, он поднял глаза и снова заметил шрамы на ее запястьях.

— Папа?

— Да, милый?

Мак силился подыскать слова, чтобы выразить ей то, что было у него на душе.

— Мне так жаль, что тебе… что Иисусу пришлось умереть.

Она обошла вокруг стола и крепко обняла Мака.

— Я знаю, что ты чувствуешь, и благодарю тебя. Но ты должен знать, что мы нисколько об этом не жалеем. Дело того стоило. Разве не так, сынок?

Она повернулась к Иисусу, который только что вошел в хижину.

— Совершенно верно! — Он помолчал, а затем взглянул на Мака. — Я сделал бы это, даже если бы делал для тебя одного!

Мак извинился и вышел в ванную, где вымыл руки и лицо, а затем попытался собраться с мыслями.

Глава 7. Бог на причале

Будем молиться, чтобы человеческая раса никогда не покинула Землю, распространяя свое зло повсеместно.

К. С. Льюис

Мак стоял в ванной, глядя в зеркало, и вытирал лицо полотенцем. Он искал признаки безумия в глазах отражения. На самом ли деле это происходит? Нет, конечно, такое невозможно. Но тогда… он протянул руку и медленно провел по зеркалу. Может быть, все это галлюцинация, вызванная его горем и отчаянием? Может быть, он просто спит где-то, может быть, в той же самой хижине, замерзая насмерть? Может… Неожиданно жуткий грохот донесся со стороны кухни. Мак замер. Мгновение висела тишина, а затем он услышал громогласный хохот. Заинтригованный, он вышел из ванной и остановился на пороге кухни.

Мак был шокирован открывшейся ему сценой. Судя по всему, Иисус уронил на пол большую миску с жидким тестом или соусом, который был теперь повсюду. Должно быть, миска приземлилась рядом с Папой, поскольку подол ее юбки снизу и босые ноги были покрыты тягучей жижей. Все трое хохотали так, что Мак изумился, как они не задохнутся. Сарайю сказала что-то по поводу неуклюжести людей, и все трое снова зашлись смехом. Наконец Иисус проскользнул мимо Мака и спустя минуту вернулся с большим тазом воды и тряпками. Сарайю уже начала вытирать пол и столы, а Иисус подошел к Папе и, опустившись на колени, принялся отчищать ее одежду. Он дошел и до ног, деликатно заставив ее опустить ступ ни по очереди в таз, где принялся мыть и массировать их.

— О-о-о, как хорошо-о-о! — восклицала Папа, продолжая готовить что-то на столе.

Пока Мак наблюдал все это, привалившись к дверному косяку, у него в голове теснились мысли. Так вот, значит, какие взаимоотношения внутри Бога? Это было прекрасно и совершенно ошеломительно. Он понимал: неважно, кто здесь виноват, хотя содержимое миски разлито и кушанье никому не достанется. Совершенно очевидно, что важна здесь только любовь, которую они испытывают друг к другу, и полнота ощущений, которую дает им эта любовь. Он покачал головой. Насколько это отличается от его обращения с теми, кого он любит!

Ужин был простой, но по-настоящему праздничный. Жареная птица неведомой породы в апельсиново-манговом соусе. Свежие овощи, сочные и пикантные. Рис, какого Мак никогда не пробовал раньше, мог бы и сам по себе составить целую трапезу. Самый неловкий момент был вначале, когда Мак по привычке склонил голову, склонил раньше, чем вспомнил, где находится. Он поднял глаза и увидел, что все трое улыбаются ему. Тогда он как можно беспечнее произнес:

— Э, благодарю всех вас… можно мне немного риса?

— Конечно. У нас был бы еще и потрясающий японский соус к рису, если бы вон тот ловкач с намасленными руками, — Папа кивнула па Иисуса, — не решил посмотреть, хорошо ли он будет прыгать вместе с миской.

— Ну ладно тебе, — отозвался Иисус, шутливо защищаясь. — Да, у меня были скользкие ладони. Что еще я могу сказать?

Папа подмигнула Маку, передавая ему рис.

— Да, помощи тут ни от кого не дождешься.

Все засмеялись.

Разговор казался почти обыденным. Мака расспрашивали о детях, за исключением Мисси. Когда он заговорил о том, что его беспокоит Кейт, все трое покивали с озабоченными лицами, по не последовало ни слова наставления или совета. Также ему пришлось отвечать на вопросы о друзьях, и Сарайю, кажется, особенно заинтересовала Нэп. В итоге Мак высказал то, что волновало его на протяжении всего разговора.

— Вот сейчас я рассказываю о своих детях, о друзьях, о Нэп, но вы же о них все знаете. А ведете себя так, словно слышите в первый раз.

Сарайю перегнулась через стол и взяла его за руку.

— Макензи, помнишь наш разговор об ограничениях?

— Наш разговор? — Он взглянул на Папу, которая понимающе кивнула.