В своей задумчивой речи учитель говорит нам, что цель ретрита – попытаться быть осознанным постоянно, а не только во время медитации. Это значит: что бы мы ни делали – ходили, сидели, ели или даже шли в душ – это нужно делать с преувеличенной неспешностью, чтобы дотошно и подробно уделять внимание каждому действию.
И тут я впервые смотрю на расписание, которое будет действовать до окончания ретрита. Оно гораздо жесче, чем я думал. Каждый день начинается с подъема в 5 утра и часовой медитации. Затем завтрак и чередующиеся медитации разной длительности: сидя и на ходу. Они продолжаются весь день до 10 часов вечера, прерываясь на приемы пищи, отдых и работу. Вечером так называемый «рассказ о дхарме». Я быстро прикидываю: примерно 10 часов медитации в день. Я честно не знаю, смогу ли это осилить.
День второй
Будильник звенит в 5 часов, и я вдруг с горечью понимаю, где нахожусь.
Я беру одну из трех пар спортивных брюк, которые взял с собой, представляя долгие дни без движения. Я спускаюсь в ванную на первом этаже, выполняю омовение и выхожу на прохладный утренний воздух. Я присоединяюсь к медленному течению йогов, бредущих из общежития к залу для медитаций. Все они идут медленно, опустив голову. Я понимаю, что эти люди серьезно приняли призыв к постоянной осознанности.
Шагая с молчаливой толпой в этой предрассветной темноте, я решаю сделать во время ретрита все, что в моих силах. Если уж я здесь, я сделаю все как положено, черт побери.
В зале я не направляюсь к стулу, на котором сидел вчера, а иду прямо к коврикам. Кладу одну подушку на другую и с размаху сажусь на них, повторяя движения более опытных йогов.
Я замечаю, что некоторые люди, входя в комнату, останавливаются и кланяются в направлении статуи Будды в центре зала. Мне неловко от этого. Не знаю, как Сэм с этим мирится.
И еще один неприятный сюрприз: около каждого коврика лежит листок. Это слова. Нам придется петь мантры.
Один из учителей, белый мужчина средних лет, выходит вперед и объясняет нам, что это «наставления Будды», которыми уже много столетий йоги начинают свой день. Слова были на языке пали, на котором говорил Будда, для нас сделали фонетическую запись на английском. Учитель начинает петь, медленно и низко, и все остальные подключаются, читая с листа. Пение – единственное исключение из правила «величественной тишины», наряду с теми случаями, когда мы можем говорить с учителями.
На правой стороне листа перевод текста на английский. В первой части мантры мы «принимаем убежище» Будды – «Просветленного». Затем мы поем «наставления», которые являются, по сути, набором обещаний: не вредить ни животным, ни людям, не красть, не лгать, не использовать вещества, изменяющие сознание, а также «не танцевать, не петь и не делать неподобающих выступлений». Если бы мои друзья увидели, как я восседаю на этих подушках и пою, они бы животы надорвали от смеха.
Когда мы прекращаем петь, начинается медитация. И все. Игра началась.
Почти сразу я понимаю, что сидеть на подушках было не самой лучшей идеей. Меня атакует боль в спине и шее. Я ощущаю, что кровообращение в ногах перекрыто. Пытаюсь сосредоточиться на дыхании, но больше, чем на два вдоха меня не хватает.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Черт, кажется, мои ноги оторвутся где-то ниже коленей.
Давай же, парень.
Вдох.
Такое ощущение, что какой-то динозавр держит меня зубами за ребра.
Выдох.
Я проголодался. Здесь мертвая тишина. Интересно, кто-нибудь, кроме меня, еще сходит с ума?
Через час, полный ужасных мучений, я слышу мягкий звенящий звук, похожий на гонг. Учитель ударил по какой-то металлической миске – оказалось, что это колокол.
Все поднимаются и очень осознанно волочат ноги к обеденному залу. Я шагаю в каком-то оцепенении, словно из меня вышибли что-то дрянное. На улице образуется очередь. Ах, да. Нам ведь нельзя входить до тех пор, пока один из поваров не выйдет и не позвонит в колокольчик. В этом есть что-то жалкое.
Я оглядываюсь. Слово «йог» звучит довольно забавно – напоминает Мишку Йоги [36] . Но эти люди выглядят совсем не забавно. Оказывается, осознанность выглядит не так уж мило. Каждый находится в своем мире, изо всех сил стараясь отринуть все, кроме настоящего момента. У людей странные выражения лиц из-за усиленной концентрации – от пустоты до напряжения. Брошюра деликатно советует нам избегать зрительного контакта с другими участниками ретрита, чтобы не нарушать их медитативной сосредоточенности. Это единственное место на планете, где вежливее будет не сказать «Будь здоров», когда кто-то чихнет.
Одежда участников только подчеркивает сходство с вечеринкой зомби. Похоже, что большинство этих людей выросли в условиях суровой простоты, либо намеренной эксцентричности. Их вещи часто не подходят случаю или отстали от моды на пару десятилетий. Такое ощущение, что их выдернули из секонд-хендов. Один парень носит выбеленные гофрированные джинсы.
После завтрака – перерыв, а затем вторая сидячая медитация.
Хоть я и вернулся на стул, меня продолжает атаковать пронзительная боль в спине. Я все еще не могу держать концентрацию внимания дольше, чем один вдох-выдох. У меня что-то вроде боязни неудачи, и, возможно, именно из-за этого здесь медитировать гораздо сложнее, чем дома. Я чувствую себя новичком, попавшим в высшую лигу, но неспособным справиться. Не могу поверить, что буду сидеть на этом стуле в этой комнате среди этих людей еще 9 дней своей жизни.
На первой части медитации при ходьбе я пребываю в растерянности. Не имею представления, что такое медитация при ходьбе, поэтому мне остается просто гулять. Вокруг много животных: саламандры, оленята, дикие индюшки. Они подходят очень близко к людям и совершенно не боятся. Очевидно, «обязательство не вредить», которое мы приняли при регистрации, дошло до других живых существ. И люди относились к этому серьезно. Вчера вечером я видел, как какой-то парень в зале для медитаций показательно вынес на улицу жука на листке бумаги вместо того, чтобы раздавить его.
Третья сидячая медитация еще больше напомиет кошмар. Мое тело нашло еще один способ бунтовать: рот постоянно наполняется слюной. Я стараюсь не двигаться, но ситуация безнадежна, я не могу сидеть с полным ртом слюны. Я сглатываю, но каждый раз после этого рот почти сразу наполняется снова. Конечно, нельзя даже говорить о попытках сосредоточиться на ритме дыхания. Мой внутренний монолог почти полностью идет о том, когда же закончится положенное время.
Я слышал дурацкий колокольчик?
Это был колокольчик?
Нет, это не он.
Черт.
Черт, черт, черт, черт, черт… Черт.