Я очень не хотел бы называть свои переживания духовными или мистическими. Эти термины, по крайней мере, для меня, означают что-то потустороннее, нереальное. А то, что происходит со мной сейчас, кажется сверхреальным. Меня словно вытащили из сна, а не затолкали в него.
После ужина Джозеф снова обсуждает дхарму. Он говорит потрясающую вещь. Фирменная фраза Будды «Жизнь – это страдание» является источником недопониманий и в итоге становится главной проблемой пиара в буддизме. Из-за нее он кажется жестким. На самом же деле это ошибка перевода. Слово «дуккха» не означает именно «страдание». У него нет точного перевода, но оно ближе к «недовольству» или «стрессу». Когда Будда сказал эту знаменитую фразу, он не имел в виду, что жизнь похожа на камень, к которому мы прикованы, чтобы вороны клевали наши органы. Он говорил что-то вроде «Все в мире приводит к разочарованию из-за своей ненадежности, потому что ничто не длится вечно».
Как говорит Гольдштейн, в жизни мы не понимаем самых простых вещей. «Как часто мы ждем какого-то удовольствия, чем бы оно ни было? Следующий ужин или следующий роман, следующую чашка кофе или следующий отпуск, не важно. Мы живем в ожидании следующего приятного события. То есть большинство из нас пережило столько моментов удовольствия, а теперь если оглянуться, то где они все?»
У меня странное ощущение от того, что я сижу и слушаю, в общем-то, настоящую проповедь с цитированием священных текстов, и она меня задевает. После того, как я долгие годы постоянно был единственным неверующим в комнате среди восторженных последователей, я сижу и увлеченно записываю каждое слово, еще и киваю головой.
Он прав на все сто процентов. Герои мультфильмов глотают какую-то вкусную еду, потом облизывают губы и выглядят абсолютно счастливыми. В реальном же мире так не бывает. Если бы нам дали все, что нам хочется, стали бы мы счастливыми навсегда? Сколько раз мы слышали о людях, которые стали богатыми и знаменитыми, но это не сделало их счастливыми? Рок-звезды, зависимые от наркотиков? Победители лотерей, покончившие с собой? У этого феномена даже есть название – «гедонистическое приспособление». Когда случаются хорошие вещи, мы сразу переводим их в разряд базовых ожиданий и первичная пустота внутри остается незаполненной.
Так же, как три дня назад, Гольдштейн подчеркивает, что мы вполне можем наслаждаться приятными моментами. Но если нам удастся достичь более глубокого понимания «страдания» от ненадежности всего, что мы переживаем, это поможет нам ценить естественный вкус всего в мире. «Нас словно заколдовали, – говорит он. – Под действием заклятия мы верим, что это или то даст нам бесконечную свободу или счастье. И сняв это заклятие, больше понимая истинную природу вещей, мы откроем путь к большему счастью».
На ретрите нам нечего ждать, некуда спешить, и нам приходится встать лицом к лицу перед «болью существования», увидеть пропасть перед собой и понять, как много всего мы делаем в жизни, чтобы избежать этой боли или получить удовольствие. Каждый кусочек пищи, каждая приятная мечта – все только для этого. Но если отказаться от этого, как однажды сказал Сэм в своей речи для толпы рьяных атеистов, мы можем научиться быть счастливыми «еще до того, как что-то происходит». Это счастье рождается внутри нас и не зависит ни от каких природных сил, это противоположность «страданию». Будда придумал, как изменить правила игры.
После вечерней медитации, выходя из зала, я поворачиваюсь к статуе Будды и – сам не могу в это поверить – кланяюсь.
День шестой
Я просыпаюсь, а мир все еще волшебный.
Меня почти пугает обострившееся восприятие реальности. Все мои ощущения стали сильнее, как показывают в фильмах, когда человек становится вампиром. После завтрака я взбираюсь на холм и слышу, как мышь снует под кустами вдоль тропы. У меня странное чувство, что я стал участником секретного сообщества птиц и деревьев.
Медитация все еще идет легко. Я начинаю с концентрации на дыхании, это своего рода наполнение воздушного шара горячим воздухом. А дальше мой разум набирает концентрацию, и я позволяю ему лететь в «постоянном присутствии».
Желание почесаться.
Картинка бабуинов, сидящих в один ряд на стогах сена.
Мысль о запрещенном яблоке, которое я спрятал в комнате.
Картинка ануса, трансформирующегося в Солнечную систему.
Даже «плохие» вещи меня не тревожат. Я чувствую, как боль в спине накрывает меня, словно капюшон. Я изучаю ее, но не разрешаю ей на меня воздействовать.
За обедом я понимаю, что стал одним из тех людей, которые жуют с закрытыми глазами. Поглощая пищу осознанно, я постоянно кладу вилку на стол вместо того, чтобы рыскать по тарелке, еще не проглотив предыдущий кусочек. В результате я прекращаю есть, когда я сыт, а не набиваю живот практически до тошноты, как делал раньше.
Я замечаю парня на другом конце зала, который, кажется, тоже очень наслаждается едой. У меня случается то, что буддисты называют «сорадостью», разделением удовольствия. Это чувство настолько сильно, что я почти плачу снова. Это снова случается, когда я вижу трех женщин, помогающих друг другу налить остатки чая из большого металлического котла. У меня слезы наворачиваются от этой сцены неловкого общения без единого слова и взгляда.
А потом мой восторг испаряется так же резко, как и возник.
Послеобеденная медитация – унизительное возвращение к прежнему состоянию. Меня захватывают сон и нежелательные мысли о том, какой соблазнительной была моя бывшая девушка. Иногда я клюю носом, и из-за этого по моей психике как будто начинает стучать маленький молоточек. После 45 минут мучений у меня начинает болеть голова. Волшебство официально потеряно.
Метта оставляет меня равнодушным.
На последней медитации я чувствую толчок тошнотворной неуемной энергии, настолько сильной, что конечности начинают трястись. Мне становится настолько плохо, что я делаю то, о чем раньше не мог даже подумать. Даже в самых тяжелых моментах я не шел на такое: я сдаюсь. Я открываю глаза и просто сижу в зале, виновато оглядываясь по сторонам.
День седьмой
И вот я снова считаю дни до отъезда. Приходит мысль о том, что, быть может, я уже получил здесь все, что мог.
Я все еще кланяюсь Будде, но в основном для того, чтобы потянуть мыщцы бедер.
День восьмой
На утро у меня запланирована встреча с Джозефом. Я прихожу к нему бодрым и самодовольным: он будет первым человеком, которому я расскажу о своих достижениях. Я прыгаю на стул и выдаю ему подробный отчет о своем прорыве – о постоянном присутствии, колибри и рыдании во время медитации метта.
Не знаю, чего я жду. Может быть, аплодисментов? Он выглядит совершенно не потрясенным. Он улыбается и мягко говорит мне, что слышал эту историю миллион раз. Очередная серия фильма «Первый ретрит».
Я думал, что получил билет в первый ряд в театре своего разума. Он же объясняет, что на самом деле это была лишь ложа. «При дальнейшей практике, – говорит он, – число объектов, которые Вы замечаете, будет увеличиваться».