В другой раз он сказал:
– Требование выплатить столь значительную сумму, фактически, можно охарактеризовать как попытку шантажа. Истцу известно, что в случае перенесения разбирательства в зал суда нам удастся доказать, что клиент вступился за честь дочери, которую совратил мистер Майон. И в этом случае присяжные, скорее всего, откажут ему в возмещении ущерба. Но истцу известно также, что мы предпочли бы не прибегать к подобной тактике защиты.
– Но вы же слышали, – вставил Вульф, – мисс Джеймс утверждает, что ввела отца в заблуждение.
– Если дело дойдет до суда, мы сможем доказать, что Майон ее обесчестил, – стоял на своем Арнольд.
Приподняв брови, я уставился на Клару. Относительно последовательности лжи и правды в ее изложении возникло явное противоречие, но либо они с отцом не осознавали, чем это чревато, либо им просто не хотелось заново углубляться в эти вопросы.
Немного позднее Арнольд произнес:
– Даже если мой клиент причинил своими действиями ущерб, подлежащий возмещению, мы не сможем договориться о сумме выплаты, пока не выясним тяжесть нанесенной травмы. Мы предложили без предварительных обсуждений выплатить пострадавшей стороне двадцать тысяч долларов при условии, что они откажутся от каких-либо дальнейших претензий. Но их это не устроило. Они настаивали на немедленной оплате предъявленного счета. Мы отказались из принципиальных соображений. В итоге соглашение было достигнуто только по одному пункту: первым делом нам следует определить точную сумму ущерба, причиненного мистеру Майону. Разумеется, именно для этого на встречу и пригласили доктора Ллойда. Когда его спросили, каков прогноз, он… Хотя, лучше вам всё узнать из первых рук. Доктор здесь, пусть он вам сам всё расскажет.
Вульф кивнул:
– Будьте добры, доктор.
Я с тоской подумал, что нам предстоит выслушать речь еще одного эксперта.
Но Ллойд сжалился над нами. Он говорил нормальным человеческим языком и не слишком долго. Правда, сперва снова глотнул из стакана (уже третьего) бурбона с мятной водой. В результате часть морщинок на его симпатичном лице разгладилась, а глаза стали менее беспокойными.
– Постараюсь припомнить, – медленно произнес он, – что в точности я им тогда сказал. Сначала я описал ущерб, нанесенный ударом. От него серьезно пострадали щитовидная железа и черпаловидный хрящ с левой стороны и в меньшей степени – перстневидный хрящ гортани. – Он улыбнулся – снисходительно, но не надменно. – Я выждал две недели, придерживаясь назначенного курса лечения; мне казалось, можно будет обойтись и без операции, но та все-таки оказалась необходима. Должен признаться, что, разрезав ткань, я испытал облегчение: все выглядело не настолько плохо, как я того опасался. Сама операция была несложной, пациент шел на поправку. В тот день я без особого риска мог бы заверить собравшихся, что голос вернется к моему пациенту через два, от силы – через три месяца. Но с другой стороны, гортань – чрезвычайно хрупкий инструмент, а такой замечательный тенор, каким обладал Майон, встречается довольно редко. Поэтому я проявил разумную осторожность, заявив, что буду удивлен и разочарован, если певец не восстановится к началу нового оперного сезона, до открытия которого оставалось семь месяцев. И добавил, что это крайний срок, а сам я настроен значительно более оптимистично. – Ллойд облизнул губы. – Вот и все, кажется. В любом случае, я от души поддержал предложение подкрепить мой прогноз заключением Рентнера. Очевидно, именно это станет ключевым моментом в решении вопроса о сумме компенсационных выплат, и я не хотел принимать на себя всю ответственность.
– А кто такой Рентнер? – поинтересовался Вульф.
– Доктор Абрахам Рентнер из клиники Маунт-Синай, – ответил Ллойд таким тоном, словно бы у него спросили, кто такой Чарльз Дарвин. – Я позвонил ему и договорился о консультации на следующее утро.
– По моему настоянию, – самодовольно уточнил Толстяк Руперт. – Майон имел полное право получить компенсацию не когда-нибудь в отдаленном будущем, а немедленно. Ответчики настаивали на том, чтобы уточнить полную сумму компенсации, я хотел убедиться, что этих денег, черт возьми, будет достаточно. Не забывайте, что на тот момент Майон еще не смог спеть ни одной ноты.
– И на протяжении еще двух месяцев он не смог бы взять даже пианиссимо, – согласился с ним Ллойд.
Тут вклинился судья Арнольд:
– Хочу подчеркнуть, поскольку может сложиться мнение, что мы якобы встретили в штыки предложение услышать заключение второго специалиста…
– Но так оно и было! – пискнул Гроув.
– Ничего подобного! – рявкнул Гиффорд Джеймс. – Мы всего лишь…
Все трое загалдели разом, огрызаясь и ворча друг на друга. Мне казалось, что им стоило бы приберечь силы для решения главного вопроса: получит ли миссис Майон деньги и если да, то сколько именно, – но какое там! Вульф терпеливо позволил им некоторое время пререкаться, а когда эта троица, как и следовало ожидать, ни к чему не пришла, захотел послушать свежего человека. Он повернулся к Адели:
– Мисс Босли, мы еще не знаем вашего мнения. Чью сторону приняли вы?
Адель Босли сидела, спокойно слушая галдеж и потягивая изредка свой ромовый коктейль, уже второй по счету, – и при этом выглядела, на мой вкус, чертовски разумным человеком в этом сумасшедшем доме. Хотя на дворе была уже середина августа, Адель оказалась единственной из шестерых наших гостей, кто мог похвастать приличным загаром. На ее смуглую кожу было любо-дорого посмотреть.
Она покачала головой:
– Я не приняла ничьей стороны, мистер Вульф. Я блюду исключительно интересы нашей организации, то есть «Метрополитен-опера-Ассошиэйтед». Естественно, мы предпочли бы урегулировать вопрос тихо, без лишних скандалов. У меня не имелось своего мнения по поводу… в вопросе, который тогда обсуждался.
– Значит, вы свою позицию тогда не высказали?
– Нет. Я лишь убеждала стороны прийти наконец к компромиссу, если это вообще возможно.
– Да неужели? – злорадно усмехнулась Клара Джеймс. – Вообще-то говоря, вы могли бы и поддержать немного моего отца, в благодарность за то, что он пристроил вас эту работу. Или вы…
– Помолчи, Клара! – властно заявил Джеймс.
Она, впрочем, не послушалась отца и все же закончила мысль:
– Или вы вообразили, что уже сполна с ним рассчитались?
Я оторопел. На лице судьи Арнольда возникло страдальческое выражение. Толстяк Руперт хихикнул. А доктор Ллойд невозмутимо отхлебнул еще бурбона с мятной водой.
Поскольку Адель вызывала у меня симпатию, я надеялся, что она сейчас швырнет чем-нибудь в стройную и глазастую мисс Джеймс. Но мисс Босли лишь воззвала к ее отцу:
– Неужели ты не можешь приструнить девчонку, Гиф? – Затем, не дожидаясь ответа, она повернулась к Вульфу: – Мисс Джеймс всегда отличалась буйным воображением. Того, на что она намекает, попросту не было. И придет же такое в голову.