– Та-ак, – протянул коп, – да ты, как я погляжу, выдающийся шутник, да?
Я поспешил дать задний ход и скромно ответил:
– Да какой там выдающийся, всего лишь одна из икринок в огромной консервной банке.
– Та-ак, – повторил коп, – икрой, значит, питаемся?
– Проклятье! – выдохнул я. – Давайте начнем заново.
Я сделал четыре шага к ближайшему фонарному столбу, развернулся, вновь подошел к копу и объявил:
– Моя фамилия Гудвин, я работаю на Ниро Вульфа. В полиции сказали, что вы любезно согласились ответить на пару вопросов, буду вам за это очень признателен.
– Ну-ну, Гудвин, значит. Мой приятель из Пятнадцатого отделения рассказывал про тебя. Это по твоей милости его чуть-чуть не отправили в какую-то глухомань.
– Боюсь, у вас сложилось обо мне предвзятое мнение. Что ж, у каждого человека имеются свои предубеждения. Хотя лично я не имею ничего против вас. Или же против вашего скакуна. Кстати, о лошадях. В то утро вы видели Кийса верхом – незадолго до того, как его убили. В каком это было часу?
– Десять минут восьмого.
– Плюс-минус минута-другая?
– Никаких «плюсов» и «минусов». В семь часов десять минут. У меня как раз заканчивалось дежурство, и в восемь я должен был смениться. Как ты верно заметил, я настолько занятой человек, что свободного времени у меня просто не бывает, вот я и околачивался в парке, поджидал, когда мимо проедет Кийс, точно по расписанию. Мне нравилось смотреть на его жеребца – прекрасный каурый конь с пружинящим шагом.
– И как в то утро выглядел жеребец? Все было как обычно? Он был здоров и доволен жизнью? – Тут я заметил выражение его лица и поспешно добавил: – Клянусь не шутить до завтра. На самом деле мне очень важно знать: это действительно был его конь?
– Ну а чей же еще! Может, ты и не разбираешься в лошадях, но уж я-то в этом деле спец.
– Отлично. Я вообще-то тоже разбирался, в бытность мою мальчишкой на ферме, но давненько не посещал родные пенаты. Что вы можете сказать о Кийсе: выглядел он в то утро больным или здоровым, пребывал в радости или в печали?
– Все как обычно, ничего особенного.
– Вы не говорили друг с другом?
– Нет.
– Он побрился в то утро?
– Ну конечно. – Хефферэн сдерживался из последних сил. – Кийс использовал два лезвия: одним побрил правую щеку, а другим – левую. Ему хотелось понять, какое бреет лучше, а потому он попросил меня погладить его щеки и высказать свое мнение на этот счет.
– Вы же сказали, что не разговаривали.
– Ты что, совсем идиот?
– А вот обзываться не обязательно. Согласен, мне не стоило спрашивать насчет бритья. Надо было сразу, прямо и откровенно, задать свой вопрос. Как близко вы находились друг от друга?
– Двести семьдесят футов.
– О, так вы уже измерили расстояние?
– Да, шагами. Этот вопрос мне уже задавали.
– Вы не против показать мне точное место? Где проехал Кийс, и где стояли вы.
– Еще как против, но вынужден исполнять приказы начальства.
Будь Хефферэн вежливым человеком, он спешился бы и повел лошадь в поводу. Однако, не испытывая ко мне ни малейшей симпатии, он поступил иначе. Не сходя со своего гнедого, он направился к парку, предоставив мне поспевать за ними на своих двоих; мало того, должно быть, этот тип шепнул своему скакуну, что им негоже опаздывать. В жизни не видел, чтобы конь шагал так быстро. Похоже, коп мечтал потерять меня из виду и впоследствии свалить всю вину на меня, но я припустил за ним изо всех сил, как заправский спортсмен, а потому, когда Хефферэн остановился на гребне невысокого холма, отстал не более чем на тридцать шагов. Справа внизу на склоне росло множество деревьев, больших и маленьких; слева я заметил заросли какого-то кустарника; но посередине открывался отличный вид на довольно протяженный участок дорожки для верховой езды. Дорожка эта бежала почти под прямым углом до ближайшего поворота, который находился не более чем в сотне ярдов от нас.
Коп и теперь не пожелал сойти с коня. Если хотите продемонстрировать свое превосходство над собеседником, нет ничего лучше, чем говорить с ним, восседая на лошади.
Продолжая разговор, я постарался не показывать, что успел запыхаться.
– Значит, вы стояли здесь?
– Прямо тут.
– А он ехал себе на север.
– Точно, – показал рукой коп. – В том направлении.
– Стало быть, вы его видели. Но видел ли он вас?
– Да. Он поднял свой хлыст, и я помахал в ответ. Мы часто так делали.
– Но он не остановился, не посмотрел прямо на вас?
– Ни прямо, ни косо. Человек совершал прогулку верхом. Слушай, братец, – по тону полисмена я догадался, что беседа наша близка к завершению. – Меня один раз уже допрашивали ребята из убойного отдела. Хочешь знать, точно ли это был Кийс? Да, это был он. На своем собственном коне. В собственных ярко-желтых бриджах, каких ни у кого больше нет, в своем синем жакете и с черным котелком на затылке. И посадка у него особая: плечи сгорблены, стремена спущены. Это точно был Кийс.
– Понятно. Можно похлопать вашу лошадку по крупу?
– Нет.
– Тогда не стану. Однако от души надеюсь, что однажды мне выпадет шанс потрепать за шкирку лично вас. Когда нынче вечером я буду ужинать с инспектором, непременно замолвлю за вас словечко, правда не скажу какое.
Я зашагал прочь из парка и по Шестьдесят шестой улице вышел на Бродвей, где нашел аптеку с телефонной будкой, протиснулся к табурету и набрал свой излюбленный номер. Ответил мне Орри Кетер. Ну и ну, подумал я, он все еще там и, похоже, расположился за моим столом: очевидно, выданные Вульфом инструкции оказались неслыханно сложны. Я попросил позвать к телефону самого Вульфа и получил желаемое.
– Да, Арчи?
– Звоню, как и было задумано. Этот Хефферэн оказался гудвиноненавистником, но я проглотил обиду, наступив на горло собственной гордости. Итак, он готов поклясться в суде, что в то утро видел Кийса в том самом месте и в то самое время, какие указаны в протоколах. Полагаю, так оно на самом деле и было, но хороший адвокат расстреляет его в упор своими «если» и «но».
– Почему ты так решил? Мистер Хефферэн путается в показаниях?
– Никоим образом. Он свято уверен в том, что видел. Но видел-то он издалека.
– Повтори в точности, что он тебе говорил.
За годы практики я достиг определенного уровня мастерства, позволяющего без всяких заметок воспроизвести двухчасовой разговор практически слово в слово, и мне не составило труда пересказать близко к тексту ту короткую беседу, которая состоялась только что. Когда я закончил, Вульф лишь промямлил в ответ: