Он придвинулся к ней и понизил голос. Анна оглянулась по сторонам, но никто не обращал на них внимания.
— У нас с Анной не было запретных тем, и мы обсуждали все на свете, в том числе и смерть. И хотя мне всегда неприятно было думать о неизбежном конце — я обожаю жизнь во всех ее проявлениях, мы все равно говорили о том, кто из нас уйдет раньше. Я не представлял себе жизни без Анны, но у нее было другое мнение. Она говорила, что если умрет первой, то будет ждать меня на берегу, чтобы вместе отправиться на ту сторону. Не правда ли, красивая мысль? Мою жену никогда не пугала «неизбежность конца», как она сама это называла. Она боялась только болезни. Не хотела стать зависимой от других людей, беспомощной и несчастной. Считала самым большим позором оказаться у кого-то на шее, быть не в состоянии позаботиться о себе. А больше всего — лежать без сознания и не понимать, что происходит вокруг. По иронии судьбы именно это с ней и случилось. Однажды она взяла с меня обещание: если она когда-нибудь утратит рассудок, я должен помочь ей умереть. «Обещай мне это, Мартин, — потребовала она. — Положи руку на Библию и поклянись».
Мартин еще больше понизил голос, теперь он говорил почти шепотом:
— Не самое приятное обещание в жизни, фрекен Анна, — поклясться перед Богом, что поможешь любимой женщине уйти из жизни. Мне было страшно, когда я произносил это, но я не верил, что все это серьезно. Анна не раз напоминала мне об этом обещании, повторяя, что больше всего на свете боится старости и болезни. Разумеется, она заметила, что у нее начались проблемы со здоровьем. Потому и заставила меня поклясться на Библии в том, что я помогу ей переправиться на ту сторону, когда она больше не захочет жить. Когда я произносил слова этой клятвы, ладонь у меня горела. Ведь я глубоко верующий человек. Вы меня понимаете?
«Чей Бог обжег ему руку? Мамин или папин?» — мысленно спрашивала себя Анна. Она знала, что может выбрать любой ответ на этот вопрос, в зависимости от того, какие чувства вызвал в ней рассказ старика. Это мог быть как Бог мести, говорящий, что не человеку решать судьбу других, так и Бог любви, который хотел его поддержать.
— Это, конечно, очень нелегко для вас обоих, — сказала она, стараясь не думать о том, что за вопрос он хочет ей задать.
— Нелегко? Можно и так сказать. Кто-то решит, что эгоистично брать такую клятву с того, кто тебя любит. Я бы не стал требовать того же от Анны. Не хотел, чтобы ей пришлось когда-нибудь принимать решение, жить мне или умереть. Но я был здоров, когда давал обещание, а Анна — уже нет. С тех пор я ношу в себе эту клятву. Я думал об этом вчера, когда навещал жену в больнице. Буду думать сегодня и завтра. Пока это не случится.
У Анны все сжалось внутри. Она подняла глаза на Мари, и на мгновение их взгляды встретились. «Помоги мне!» — хотелось ей крикнуть подруге, но та ответила безразличным взглядом и тут же отвернулась к своему соседу. А Фредерик уже ушел.
Мартин допил кофе, но не притронулся к шербету. Розовая масса колыхалась на тарелке, и Анна вдруг представила, как она темнеет на глазах, набухает, переваливается через край и заливает стол. Она покачала головой и сделала глубокий вдох. Инструкции Грега звучали у нее в голове: «Сделай глубокий вдох, если захочешь вынырнуть на поверхность».
— Я не понимаю… — начала она, но Мартин ее перебил:
— Я сказал, что мы с Эльсой старые друзья. Живем в одном городе и знаем, что происходит в наших семьях. К сожалению, нам удавалось встречаться, только когда ее муж был в отъезде. Мы обедали вместе или работали в саду. Ее муж был страшный человек. Вам это известно, Анна. Поэтому я к вам и обращаюсь. Ханс пил и издевался над Эльсой. Мы с женой поддерживали ее, как могли. У нее чудесные дети. — Мартин вздохнул и перевел взгляд на сыновей Эльсы. — Особенно младший, Лукас. Старшие, как только достигли совершеннолетия, сбежали из дома, оставив Эльсу страдать от издевательств мужа-тирана. И я не могу их осуждать: редко кто наделен терпимостью к окружающим, да и самим им тоже доставалось от отца. Они почти не навещают мать, а вот Лукас никогда о ней не забывает.
— Это он сидит рядом с моей подругой?
Мартин кивнул.
— Да, это Лукас. Похоже, они с вашей подругой поладили. Это было бы хорошо. Он ведь так и не женился. И мне кажется, не потому, что нет желающих, а потому что сам не хочет. Лукас симпатичный и очень умный. Он адвокат.
Лукас и Мари смеялись. Анна повернулась к соседу, чтобы спросить, какими именно делами занимается младший сын Эльсы, гражданскими или уголовными, но не успела. Мартин снова заговорил:
— Последние годы Эльса тоже меня поддерживала. Она единственная, кому я мог довериться. Она все знает о ситуации с Анной и о моей клятве. Ходила со мной в больницу и видела, в каком состоянии находится моя жена. Это ее очень расстраивает. Я в свое время предлагал Эльсе уйти от мужа, но она не решилась переехать к нам, потому что боялась его гнева. Она не осмеливалась заявить на него в полицию или попросить развода. Но потом она нашла решение…
Анна встретилась с Мартином взглядом. Она смотрела на него не моргая, чтобы не показать, что ей стало страшно от этих слов. Но понимала, что Мартин видит ее насквозь. И, как ни странно, на его лице не было ни гнева, ни обвинения, только мольба. Она видела перед собой старого человека, отчаявшегося, нуждающегося в ее помощи, умоляющего… Мартин взял ее руки в свои:
— Эльса пригласила меня к себе домой пару дней назад и угостила потрясающими пирожными, которые купила в вашем кафе, Анна. И рассказала о «Гребне Клеопатры». О том, что вы помогаете людям решать проблемы. И ваша работа приносит ощутимые результаты, один из которых мы сегодня и наблюдаем, если можно так выразиться. И я хочу спросить. Я не миллионер, но у меня есть деньги, точнее, земля, которую можно продать… то есть я могу заплатить вам столько же, сколько Эльса, или даже больше. Принимая во внимание специфику ситуации и двойное вознаграждение… я спрашиваю… не поможете ли вы и мне тоже?
Медный чайник сверкал как золото, большая деревянная хлебница и блюдо пятнадцатого века придавали помещению почти домашний уют. Мари посмотрела на витрину и отметила, что сандвичи с ветчиной и пирог с курятиной почти закончились. А вот меренги, корзиночки с малиной и шоколадные пирожные по-прежнему лежали на большом блюде, да и к лимонному торту почти никто не притронулся.
К концу дня в кафе всегда было много тех, кто хотел перекусить или просто отдохнуть после работы. Мари пришла к самому закрытию. После поминок к ней подлетела Анна и нервно прошептала: «Надо поговорить». Мари это удивило, и мысли о странном поведении подруги мешали ей думать о Лукасе Карлстене, с которым она познакомилась на поминках.
Когда Мари в последний раз ощущала нечто подобное? Очень давно. Нет, это все равно не сравнить с тем, что она испытала, впервые услышав игру Дэвида на флейте. Тогда мелодия проникла ей в самое сердце, и Мари была готова на что угодно, лишь бы разделить с Дэвидом его странную жизнь. Лукас Карлстен, напротив, заставил ее мечтать об уютных домашних вечерах перед пылающим камином с хорошей книгой и бокалом коньяка, как в рекламе по телевизору.