Мать звонко поцеловала Веру в лоб и ушла все тем же спортивным, энергичным шагом.
Вера некоторое время стояла посреди комнаты, находясь в каком-то ступоре. Что это было только что? С чего вдруг мама изменилась столь резко? Впервые в жизни позволила Вере жить по собственному усмотрению… И даже дала «добро» на то, чтобы дочь не бегала по утрам?!
Ах, ну да, мама сама сказала, что этим утром беседовала с Кириллом… Наверняка Кирилл поведал маме о своем вчерашнем разговоре с Верой.
Но с чего мама взяла, что Вера согласилась на все предложения мужа? Это Кирилл преподнес тещеньке любимой новость в подобном, не совсем правильном виде? Или это мама, как всегда, бежит впереди паровоза? Решила заранее, что Вера помирилась с мужем и уже сошлась с ним…
И с чего вообще они все вдруг активизировались, и мама, и муж? Каким-то образом узнали, что Лев покинул город, и принялись дружно осаждать Веру?
Но что в этом плохого – даже если узнали, даже если специально выгадали момент… Они добрые люди, и они желают Вере только добра. Счастья.
Кирилл преодолел себя, справился со своей болезненной зависимостью от родни, пошел на уступки Вере. Мать – так та вообще совершила гражданский подвиг! Вера и не надеялась, что та когда-нибудь скажет ей нечто подобное… Позволила не бегать по утрам!
Послушная мать и послушный муж. Надо же.
В сущности, если без иронии, то можно лишь спасибо сказать этим людям – маме и мужу, что они со всей любовью и добротой, деликатно, ни о чем даже не напомнив, попытались вновь наладить отношения с Верой.
Молодая женщина наконец стряхнула с себя оцепенение. Улыбнулась неуверенно…
«Дети. Вчера Кирилл заговорил о детях. Ну да, ему сорок лет уже, пятый десяток пошел… Можно не сомневаться, что он говорил об этом всерьез!»
Вера села на диван, откинулась на спинку, закинула ногу на ногу, закрыла глаза.
А хочет ли она сама детей? Нет, не так. А хочет ли она, Вера, детей от Кирилла?..
* * *
В понедельник, рано утром, Вера вышла из дома и обнаружила, что накануне ночью прошел снег. Первый снег в этом году.
Снег лежал на газонах, покрывал прозрачной, быстро тающей пеленой асфальт. Небо серое, низкое.
Вера шла к гостинице, глядела по сторонам и постоянно думала о том, что и как она сейчас бы сфотографировала.
Вот эти отпечатки собачьих лап и человеческих ног рядом – их еще не успели затоптать другие прохожие. Наверное, шли двое – человек и его пес. Друзья… И печально, и трогательно. Печально – потому, что остался у человека один друг – собака. А трогательно… Ну да, один друг у человека остался. Зато можно надеяться, что настоящий.
Вон юная девушка на той стороне улицы. Идет, улыбается едва заметно, словно храня какую-то тайну, и ладонью ловит последние, редкие, оставшиеся от снегопада снежинки, скользящие в прозрачном, голубовато-сером, словно остекленевшем воздухе.
А там, во дворе, кто-то вытоптал надпись: «Я тебя люблю!» Надпись вот-вот растает, края уже смазаны. И вокруг – красные кленовые листья. Похоже на открытку, с этими листьями.
Каждое фото – как рассказ. И это – ее, Верина, «фишка». Она умеет находить объекты для своих работ. И любой, даже самый привычный пейзаж может превратить в целую историю. Пожалуй, это даже важнее, чем хороший фотоаппарат со всеми «примочками».
Никто, кроме нее, Веры, этого не видит. Лишь она одна способна выхватить эти картинки из постоянно меняющегося бытия, она одна в состоянии остановить мгновение.
Перед рябиной Вера остановилась надолго.
Гроздья ягод, припорошенных снегом. На фоне тусклого неба. Такое хмурое небо, и такие яркие ягоды…
Зайдя в гостиницу, Вера отправилась сразу к Полуэктову.
– Артур Рэмович, я хочу уволиться. Сейчас, немедленно.
– Никитина, ты что такое говоришь…
– Артур Рэмович, я знаю, надо еще две недели отработать. Но я все равно уеду. Пожалуйста!
– Бред, бред, бред… А кто тебя заменит? – растерянно спросил Полуэктов.
– Лидочка. Она все знает, только трусит немного. Но она справится! Я вас очень прошу, Артур Рэмович.
Вера уговаривала, уламывала Полуэктова. Она сама себя не узнавала… Это она сейчас напирает на могущественного начальника, хозяина всея гостиницы «Турист»?
Пожалуй, скорее от растерянности, сраженный Вериным натиском, Полуэктов согласился ее отпустить. Бог знает что он о Вере подумал… Но, пожалуй, поверил в то, что ей действительно надо срочно уехать куда-то. Подробностей спрашивать не стал и лишь в конце разговора растерянно произнес:
– Ты возвращайся, если что… Я тебя все равно возьму!
– Спасибо, Артур Рэмович, но я точно не вернусь!
Вера, забрав все необходимые документы, метнулась домой. Собралась где-то за час – только самое необходимое.
Написала Кириллу записку – что уходит и просит прощения за все. Оставила еще записку для мамы, опять же с просьбой к мужу – пусть передаст эту записку по назначению.
Села на чемодан посреди комнаты, перевела дыхание, огляделась.
Ей ничего не было жаль. Совсем.
Она, такая трусиха, осторожная всегда – сейчас ничего не боялась. Вернее, боялась – что может потерять самое главное в жизни.
Себя.
И свою любовь.
Еще недавно думала о том, а не стоит ли сохранить ее рушащийся брак, опять стерпится-слюбится, нельзя предавать хорошего человека, Кирилла… Но это ведь не была уже любовь!
Любовь – сейчас. Любовь к Лео… Ко Льву.
И детей, в общем (хотя о детях Вера никогда не мечтала страстно), надо рожать от любимого. От которого хочется родить. А не чтобы было…
Еще несколько минут в тишине.
Затем Вера покинула свой дом.
Купила билет на ближайший поезд до Москвы. Пока ждала его прибытия, стояла у окна, глядела на город.
Наконец, голос из громкоговорителя – сообщил о начале посадки.
Вера села в купе, у окна.
Она не сомневалась в том, что Лев обрадуется ее появлению. Он ждал ее, точно. Адрес его в Москве она знала. Поезд дрогнул, тронулся с места. «Ну все…»
Часа два с половиной Вера смотрела на проносящийся мимо пейзаж.
Вдруг – трель мобильного. Лев!
– Привет! – сказала она.
– Привет! – торопливо отозвался он. – Я тебе вот что хочу сказать… Погоди. А это что за шум?
– Где?
– У тебя? Колеса стучат.
– А, так я в поезде, – засмеялась она.
– В поезде? И куда ты едешь?
– В Москву.
– Стоп. Ты где именно сейчас? К какой станции должна подъехать?