Тетка пьяно всхлипнула. Язык ее заплетался, глаза помутнели. Похоже, ее совсем развезло.
— Ну, все, запричитала! — усмехнулась мать. — Мы вот никогда Христа ради не просили, потому что не пили, а работали.
— А ты помолчи! Тебе не понять! — рявкнула Людмила.
— Где уж мне!
— Мама, перестань! — вмешалась Саша. — Тетя Люда, но с чего вы взяли, что у дедушки было золото? Откуда?
— Не знаю, откуда! — тетка пожала плечами. — Может, не только золото, но и драгоценности или камни… Он же всегда при деньгах был, хотя и скрывал это. Мама ведь из идейных была: все — по-честному, все — по заслугам. Поэтому, верно, отец ей не доверял. При СССР мама, конечно, золото в Фонд мира унесла бы или сдала бы государству. А после развала страны и дефолта я думала, что ничего не осталось. Но ведь квартиру он на что-то купил, когда свою мне отдал?
— А тебе одной мало, вторую захотелось отнять? Эх, Людмила, жадность никого до добра не доводила! — вздохнула мать.
Людмила окинула их тяжелым взглядом исподлобья.
— Бог с ней, с квартирой! И завещание я верну! Я ведь ночами не спала, мысли поедом ели, что лежит где-то отцова кубышка, только руку протяни. Смирилась даже, мол, ничего нет и в помине, ни золота, ни драгоценностей. Туфта все, сказки! А потом ко мне на улице Борис подошел, слесарь-сантехник, что в соседнем подъезде живет. Симпатичный мужчина, пригласил на чаек, соболезновал, а после, когда мы с ним коньячок уговорили, подробно мне рассказал, что у отца того золота было немерено еще с советских времен, и не фуфло турецкое, а чистое, восьмисотой пробы, с прииска. И золото это где-то в квартире, потому что Борис несколько раз передавал его деду.
Руки тетки тряслись. Она протиснулась в балконную дверь, но тут же вернулась с початой бутылкой водки и конвертом, в котором хранилось завещание. Бросив его матери на колени, Людмила сделала пару жадных глотков из горлышка, скривилась, словно выпила кислоты, и покачнулась.
Мать схватила ее за руку и усадила рядом с собой на тахту.
— Смотри! Вывалишься! Скажут, что специально тебя угробили.
Тетка вяло отмахнулась и привалилась к стене.
— Это слесарь вам двери открыл? — быстро спросила Саша, испугавшись, что тетка заснет.
— Тварь подземельная! — произнесла Людмила с мрачной ненавистью и выпрямилась. — Змей египетский! Соловьем заливался, урод, уговаривал: «Людочка, откуда вам знать, бедняжке, что счастье прямо под носом лежит, только взять надобно!» Я как дура уши развесила, притащилась в квартиру и его впустила. Запасной ключ я ведь еще на похоронах прихватила. Сперва аккуратно искали, чтобы Сашка ничего не заподозрила, всю неделю ходили, стены простукивали, полы, и — ничего! Я в какой-то момент разозлилась, все из шкафов выбросила, чучело распотрошила… Борис меня отругал, мол, ментов Сашка вызовет. А ты вон только замок сменила. Но он же — слесарь! Любой замок — в два счета! Опять искали и опять ничего не нашли!
Тетка вновь потянулась к бутылке, но пить не стала и лишь пьяно погрозила пальцем:
— Сашка, учти, если выпадет захоронка, часть ее — моя!
И приложилась к горлышку, что стало, похоже, последней каплей. Тетка как подкошенная свалилась на тахту и тотчас захрапела.
— Мама, пойдем! — тихо сказала Саша. — Больше мы ничего не узнаем. Похоже, она до утра отключилась.
— А ты, молодец, оказывается! — мать посмотрела на нее с удивлением. — Боевая! Тетку мигом расколола. Только почему о погроме не рассказала?
— Успокойся. — Саша обняла ее за плечи. — Все прояснилось, завещание она вернула. Бог с ней! Пускай себе живет и на клад надеется. Главное, в квартиру теперь не полезет.
— Но с сантехником нужно разобраться, в полицию заявление написать! Какое он золото приносил, интересно?
— Мама, я непременно разберусь! — клятвенно заверила Саша, а сама подумала: как ни крути, а придется снова звать на помощь Никиту. Впрочем, ее это не расстроило.
В музей Юля собиралась точно на войну. Она знала, как нужно общаться с местной творческой интеллигенций, чтобы не позволить ей сесть на шею. Перед Воронцовой не стоило выказывать свой достаток и ехать в музей разодетой в пух и прах. Информацию в этом случае, конечно же, предоставят, и даже с радостью, но после будут смотреть жалобными глазами и умолять, чтобы помогли провести выставку очередного самородка, для которой нужны всего-то несколько десятков тысяч. Самородки, как правило, были бедны, как церковные мыши, но, получив деньги, начинали раздувать щеки от гордости и вещать повсюду, как позволили открыть себя миру…
Поэтому Юля обрядилась в простенькие джинсы и футболку, нацепила дешевую бижутерию и в музей пришла пешком, припарковав машину поодаль. Как и следовало ожидать, Воронцова встретила Юлю в вестибюле музея с восторгом, раскинула руки и расплылась в улыбке так, что глаза превратились в узкие щелочки.
— Здравствуйте, дорогая! Совсем вы нас, матушка, забыли!
Юля расхохоталась. Воронцовой было за пятьдесят, и Юля ну никак не годилась ей в матушки.
— Ой, простите, — сконфузилась Воронцова, — только что разговаривала с игуменьей нашего монастыря, вот и оговорилась. И все же что вас вдруг привело к нам?
— Хочется, знаете ли, съездить в отпуск и, соответственно, сделать два номера подряд, так что забрасываю крючки, — ответила Юля, следуя за Воронцовой.
Тут она точно слукавила. Не было никакой необходимости в сдаче двух номеров журнала одновременно. А если б и случилось подобное, Юля в состоянии была спихнуть работу за пару дней — уже наловчилась за столько лет.
— О, как у вас славненько! Очень позитивные изменения! — произнесла она следом вполне искренне, потому что в музее ее и впрямь многое удивило. И даже порадовало, что в здании произвели наконец хороший ремонт.
Содрали бетонную «шубу», отчего музей прежде смахивал на камеру следственного изолятора, покрасили стены в нежно-зеленый цвет, отциклевали паркет. Появились новые экспозиции, и открылись залы, задраенные с девяностых годов. Исчезли фотографии ударных строек и плакаты с призывами выполнить пятилетку в три года. Один из залов был заставлен старинной мебелью, в стеклянных витринах она разглядела платья начала двадцатого века, а с фотографий на стенах смотрели крепкие бородатые мужики в картузах и котелках. Что ж, наконец-то сподобились и отдали дань купеческому прошлому города.
Три женщины, очевидно, экскурсоводы, и охранник в темной униформе неспешно пили чай в комнате на первом этаже. Гардеробщик сидел за стойкой, уткнувшись в книгу. Стайка подростков во главе с учительницей толпилась возле киоска с сувенирами. Юля отметила мимоходом их разнообразие, хотя лет пять назад местные сувениры были в большом дефиците. Здесь же в витрине виднелись пять или шесть номеров ее журнала, которые явно не пользовались спросом. Это не прибавило ей настроения, но тем не менее она бодро спросила: