– Нет, этого у меня нет. Есть только немного бренди, – сказал викарий, как и все остальные, не сводя глаз с этих двоих.
Джон поморщился.
– Ну ладно, пусть хоть бренди. Мальчику необходимо что-нибудь дать. Он пережил очень неприятный шок.
Он взял Ричарда у Селии с такой нежностью, словно мальчик и впрямь был его сыном, и поднес стакан с бренди к его губам, заставляя сделать хоть маленький глоток. Но Ричард извивался и уже открыл было рот, собираясь зареветь, но как раз в этот момент Джон ловко влил ему в рот небольшое количество бренди. Как ни странно, малыш почти сразу успокоился. Селия снова взяла его на руки, и он, положив головку ей на плечо, заснул.
А Селия и Джон еще одно краткое волшебное мгновение смотрели друг на друга. Но вскоре волшебство было нарушено: Джон повернулся ко мне и холодно сказал:
– У тебя тоже был шок, Беатрис. Может быть, выпьешь бокал ратафии? Или порто?
– Нет, – я с тупым видом покачала головой. – Мне ничего не нужно.
– Вы ведь, наверно, решили, что уже потеряли мальчика? – спросила миссис Мерри. – Бедняжка, он весь прямо посинел!
– Да! – с отчаянием сказала я. – Мне действительно показалось, что я потеряла его, нашего будущего сквайра. И тогда все, все оказалось бы совершенно напрасным!
Воцарилась абсолютная тишина. Все с потрясенными лицами смотрели только на меня. Все. Словно я – лучший экспонат на выставке уродцев.
– Ты думала, что потеряла будущего сквайра? – недоверчиво поинтересовался Джон. – Твой сын умирал у тебя на руках, а ты думала, что твои труды пропали даром?
– Да, – сказала я. И уставилась в пустой камин. Мне было все равно, что они обо мне подумают. Мне вообще все стало безразлично. – Если бы он умер, – монотонно продолжала я, – что стало бы с Широким Долом? Ведь право наследования переписано на них обоих. Я все поставила на карту ради них обоих. И потом, мне действительно показалось, что Ричард умер!
И после этих слов я не выдержала. Я уронила лицо на руки, и плечи мои затряслись от беззвучных рыданий. Но никто не положил руку мне на плечо, чтобы меня утешить. Никто не сказал мне ни одного доброго слова. Первой заговорила Селия.
– У тебя просто шок, – сказала она, но даже ее голос звучал холодно. – Там, возле дома, стоит моя карета. Ты можешь в ней вернуться домой. А меня Джон отвезет на твоей двуколке. Поезжай домой, Беатрис, и уложи Ричарда. А потом и сама ложись и поспи. Сейчас ты просто не понимаешь, что говоришь. Ты испытала слишком сильное потрясение.
Я позволила Селии проводить меня до кареты. Затем она помогла сесть миссис Остин, подала ей Ричарда и отступила в сторону. Кучер Бен повез меня домой, и мой сын, теплый и сонный, лежал у меня на руках.
Когда мимо окон кареты замелькали деревья подъездной аллеи, такие зеленые в лучах апрельского солнца, я припомнила тот взгляд, которым обменялись Селия и Джон, когда он хвалил ее за сообразительность, а она его – за мастерство. А еще я вспомнила, ее слова: «Рука ваша была тверда, как кремень»; и эти слова, конечно же, предназначались только для его ушей. Она ведь не просто хвалила его, она восстанавливала его в звании первоклассного врача. Она давала понять всем в этой притихшей комнате – а значит, и всей деревне, и всему окружающему эту деревню миру, – что доктор МакЭндрю по-прежнему является самым лучшим врачом, какого когда-либо знало наше графство. Она вернула Джону его прежнее место в обществе. И я прекрасно знала, что сам он никогда бы не смог этого сделать. Ну, а я поклялась, что никогда этого для него не сделаю. Зато Селия с помощью всего нескольких слов сумела все расставить по местам.
Все в Широком Доле, возможно, и думали, что в смерти моей матери виноваты усталость и пьянство Джона, но история о том, как он невольно убил мою мать, вскоре будет заменена историей о том, как я примчалась за помощью именно к нему, к Джону МакЭндрю, с умирающим ребенком на руках. В деревне еще долго будут рассказывать, что я гнала коня, как дьяволица, а потом бежала через весь сад и все спрашивала, где доктор МакЭндрю, именно «доктор», а не «мистер». А потом Джон, не поддаваясь панике, быстро, умело, твердой рукой спас мальчику жизнь.
Карета остановилась у парадного крыльца, и Страйд, открыв дверцу, остолбенел, увидев внутри меня, а не Селию.
– Леди Лейси приедет позже на моей двуколке, – сказала я, хотя для этого мне пришлось сделать над собой немалое усилие. – Произошел несчастный случай. Пожалуйста, скажите, чтобы мне в спальню принесли кофе. И пусть меня потом никто не беспокоит.
Страйд кивнул, как всегда бесстрастно, и проводил меня в холл. Я устало двинулась в западное крыло, не дожидаясь, когда за мной последует няня Ричарда. Ничего, она сама догадается, что мальчика нужно уложить в колыбель и посидеть возле него, пока он будет спать. Он и без того не слишком нуждался в моей заботе, а теперь между нами словно возник некий барьер. Собственно, сегодня я впервые сказала вслух то, что сама знала давно – что мой сын, мой чудесный сын, важен для меня прежде всего как наследник Широкого Дола.
Мне, возможно, очень нравилось смотреть, какая чудесная тень от длинных ресниц ложится на его пухлые щечки, или расчесывать его кудряшки, или вдыхать его сладкий, младенческий запах. Но в ту минуту, когда он умирал, я в первую очередь думала о Широком Доле.
Широкий Дол. Временами мне казалось, что эта земля окончательно свела меня с ума. Я захлопнула дверь своей спальни и с тяжким вздохом прислонилась к ней спиной. Я слишком устала. Все это время у меня не было возможности остановиться и подумать, сообразить, что же я делаю. Я слишком устала, чтобы удивиться, что же со мной стало, если судьба поместья заботит меня куда больше, чем жизнь и смерть моего дорогого, моего любимого сына.
Джон оставил возле моей кровати бутылочку с настойкой опия. Я тупо посмотрела на нее, не испытывая ни угрозы, ни страха, отмерила две капли в стакан воды и медленно выпила, наслаждаясь лекарством, точно сладким ликером. Затем легла в постель и почти сразу заснула. Снов я не боялась. Реальная жизнь казалась мне страшнее, чем все то, с чем я могу встретиться во сне. Впрочем, я предпочла бы вовсе не просыпаться.
И утром очень пожалела, что все-таки проснулась. Все вокруг было окутано серым туманом. Я даже холмов из своего окна не могла разглядеть. Не было видно ни леса, ни даже дорожек сада. Весь мир, казалось, утонул в мягком, заглушавшем все звуки тумане. Люси, которая, как обычно, принесла мне чашку шоколада, обнаружила, что дверь заперта, и окликнула меня: «Мисс Беатрис, у вас все в порядке?» После этого, конечно, пришлось вылезти из постели и босиком пройти по холодному полу, чтобы открыть ей дверь.
В глазах Люси так и светилось любопытство, но в них не было ни капли сочувствия, когда она смотрела, как я, дрожа, прыгаю обратно в постель и до подбородка укрываюсь одеялом.
– Пришлите с кухни служанку, пусть растопит у меня камин, – раздраженно бросила я. – Я случайно заперла дверь, совершенно позабыв, что утром она не сможет войти. Тут окоченеть можно.