– Привет! – крикнул он, поравнявшись с повозкой и натягивая поводья. – Какой приятный сюрприз! – Улыбался он нам обеим, но смотрел только на меня.
– Мы прихватили с собой кое-что для пикника, так что перекусим на воздухе, – сказала Селия. – Ты не приметил какого-нибудь симпатичного местечка?
– А зачем? Давайте вернемся на ферму. У них там чудесная река. Жаль, я удочки с собой не захватил! Там вполне можно и форель попробовать поймать.
– Зато я их захватила! – победоносно заявила Селия. – Я же знала, что, раз я хочу устроить пикник, ты тут же отыщешь какой-нибудь подходящий ручей и будешь ловить форель. Значит, мне в первую очередь нужно взять с собой твои удочки.
Гарри наклонился и поцеловал ее руку, лежавшую на краю повозки.
– Замечательно! А ты – самая лучшая жена на свете! – с нежностью воскликнул он.
Он крикнул вознице: «Следуйте за мной!», и, пришпорив коня, поехал впереди, направляясь к берегу реки.
За едой я не стала рассказывать о письме доктора МакЭндрю. Затем Гарри взял свои драгоценные удочки и добрых полчаса просидел у реки, но вернулся с пустой сеткой. Лишь после этого я показала ему письмо доктора, а потом еще и мамино, которое было гораздо длиннее, на исписанном с обеих сторон и дважды сложенном листе бумаги. Ее письмо было полно тревоги по поводу приближающейся зимы и озимого сева; она явно была в смятении, совершенно не представляя, какие поля засевать, а какие оставлять под паром.
– По-моему, нам следует немедленно вернуться домой, – заявил Гарри. Он быстро прочитал коротенькое письмецо доктора, но довольно долго разбирался в маминых каракулях – она всегда писала, как курица лапой. – Мама, как известно, всегда была подвержена сердечным хворям, и я бы не хотел довести ее до очередного приступа волнениями по поводу поместья.
– Согласна. Давай поскорее поедем домой, – сказала я. – Доктор МакЭндрю, правда, пишет, чтобы мы особенно не волновались, но, по-моему, он и вовсе не стал бы писать нам, если бы ситуация не была достаточно серьезной. Скажи, как нам отсюда побыстрее добраться до дому?
– Нам повезло, что сейчас мы еще в Бордо, – сказал Гарри. – Если бы письмо доктора застало нас в Италии или в центральной Франции, путь домой занял бы несколько недель. А отсюда мы можем доплыть до Бристоля на любом почтовом судне и там пересесть на дилижанс.
Я улыбнулась. Все пока что складывалось очень удачно, и я решила не спешить. Заметив удивленный взгляд Селии, я слегка сдвинула брови, и она послушно промолчала.
Лишь несколько часов спустя я вновь подняла проблему отъезда, напомнив Гарри о своей морской болезни, и сказала, что не уверена в своих силах, тем более на этот раз плавание по морю должно было быть более длительным.
– Ты, конечно, считаешь, что я неблагодарная дочь и совсем не люблю маму, – сказала я, храбро улыбаясь, – но, Гарри, я, честное слово, просто боюсь снова ступить на палубу корабля, тем более в ноябре. Мне и Английский-то канал теперь пересечь страшно.
Мы, как всегда после обеда, сидели в нашей маленькой гостиной, и Гарри писал ответное письмо, держа перед собой расписание подходящих судов. Он тут же перестал писать и озадаченно спросил:
– И как же нам теперь быть, Беатрис? – Он смотрел на меня сейчас точно так же, как на Селию, когда жаждал ее дружеской ласки и утешения.
– Ты в первую очередь нужен маме, – сказала я, – так что, по-моему, тебе следует выехать в Англию сразу же, а мы с Селией можем пока остаться здесь, пока ты не напишешь нам, как обстоят дела дома. Если мама по-прежнему будет плохо себя чувствовать – даже если ты освободишь ее от всех забот о поместье, – то я соберу все свои силы и мужество и погружусь на первое же судно. Но если ты напишешь, что вполне удовлетворен ее состоянием и уверен, что никакой опасности нет, тогда мы спокойно доберемся до берегов Английского канала на почтовом дилижансе и там сядем на какой-нибудь корабль, идущий в Портсмут.
– Правильно, или я сам за вами приеду и заберу вас домой, – подхватил Гарри, совершенно успокоившись. – В крайнем случае, я кого-нибудь надежного за вами пошлю. Ведь нельзя же вам путешествовать одним. По-моему, это просто прекрасный план!
Я улыбнулась и кивнула, стараясь не показать, насколько довольна его решением. Гарри не только полностью разделял мои идеи, но, что примечательно, на Селию ни разу даже не взглянул и не попытался узнать ее мнение. Она могла ехать с ним домой или оставаться во Франции – это уж как мне будет угодно.
– А что насчет слуг? – спросил Гарри. – Своего лакея я, конечно, возьму с собой, но тогда вы останетесь с двумя горничными и двумя экипажами.
– Ох, не пугай меня! – рассмеялась я с притворным испугом. – Мы же пробудем здесь всего несколько дней, а потом последуем за тобой! Или ты считаешь, что мы с Селией настолько глупы, что нам недостаточно одной французской горничной? Прошу тебя, Гарри, не заставляй нас возиться со слугами и экипажами, чтобы доставить все это домой!
Гарри усмехнулся.
– Ну, конечно, не буду, раз вы не хотите. Я могу забрать с собой не только экипажи, но и самые тяжелые чемоданы, а заодно и ваших горничных, если они вам не нужны.
– Да уж, пожалуйста, забери их всех, – сказала я и повернулась к Селии. – Ты не возражаешь, если мы несколько дней проживем без горничной?
Селия даже головы от шитья не подняла – она совсем не умела лгать и прекрасно знала это, а потому, не глядя на меня, ровным голосом сказала:
– Конечно же, нет.
– Ну, и прекрасно! – воскликнул Гарри. – Значит, решено. Пойду договорюсь с хозяином гостиницы. – Уже на пороге он остановился и, решив проявить вежливость, спросил: – Надеюсь, Селия, ты не слишком всем этим огорчена?
– Ну что ты! – Селия была, как всегда, великодушна. – Раз так нужно тебе и Беатрис, я готова.
Селия молчала, пока за Гарри не закрылась дверь. Затем, глядя на меня со смешанным чувством ужаса и восхищения, сказала:
– Беатрис, ты же почти ничего не сделала, но все вышло именно так, как ты и хотела!
Я улыбнулась, старательно подавляя самодовольство, и заверила ее:
– Да, так бывает почти всегда.
Гарри уехал, и наша с ним последняя ночь была исполнена медлительной, томительной нежности. Он был чрезвычайно сентиментален. Ведь мы с ним ни одной ночи не провели врозь с тех пор, как высадились во Франции, и вообще с тех пор, как стали любовниками, всегда ночевали под одной крышей. Теперь он уезжал от меня, готовясь взять на себя ответственность за управление большим поместьем, чувствуя себя взрослым, женатым мужчиной, и я, лежа с ним рядом, чувствовала, что он прямо-таки сияет от гордости. Я улыбнулась ему, а он сказал с гордостью любовника и обладателя:
– Боже мой, Беатрис, ты с каждым днем становишься все прелестней! – Он уткнулся лицом в теплую ложбинку между моими набухшими грудями. – Я тебя просто обожаю! Мне так нравится, что ты чуточку потолстела. – Он поцеловал меня в грудь и взял в рот сосок. Я взъерошила ему волосы и чуть оттолкнула, направляя его голову вниз, по ставшему округлым животу, вниз, вниз, чтобы его горячие влажные поцелуи оставляли на нем дорожку…