— Сегодня пьем не из фарфора, Берни?
— А ты не весь его разбил, швыряя в меня?
— Это случилось лишь однажды!
— Да, и больше не повторится.
— Такая строгая хозяйка, Джеймс, я не знаю, как ты справляешься с ее глупостью?
— Моему мужу я нравлюсь, потому что он — джентльмен.
— Поэтому он пьет чай из фарфоровой чашки, а я из жестяной кружки?
— Скажи спасибо, Патрик, что не пьешь его из ведра во дворе с собаками.
Потом мой деверь запрокидывал голову и смеялся до слез.
Патрик был единственным человеком, кто осмеливался сокращать мое имя до простонародного «Берни». Мне это нё нравилось, но он был неисправим, поэтому я привыкла. Хотя я никогда бы этого не признала, но меня забавляли дружеские подшучивания моего деверя, и мне хочется верить, что мои остроты ему тоже нравились.
У Патрика и его жены Мэри было семеро детей, а поженились они всего за пару лет до нас с Джеймсом. Мне нравилась Мэри, и мы стали бы настоящими подругами, если бы с момента нашей первой встречи нам удалось перемолвиться хоть парой слов. Но ее постоянно окружали дети. Одного Мэри держала на руках, другой бегал вокруг ее ног, третий звал ее из другой комнаты. В течение дня у нее не было ни одной свободной минуты, когда бы она не кормила, не отвечала на вопросы, не ругала бы и не ласкала кого-нибудь из них. Дома у нее был настоящий бардак, от которого я приходила в ужас, хотя, оглядываясь на то время сейчас, я понимаю, что это был просто дом, в котором жили семеро детей. Понимая, насколько у меня легкая жизнь по сравнению с ее, каждую неделю я пекла пирог и предлагала помочь ей с ее сорванцами. Часто Мэри сидела на кухне, окруженная грязными пеленками и тарелками, и читала детям. Для меня оставалось тайной, как она могла быть такой спокойной посреди всего этого хаоса. Меня поражало, как ей хватало терпения занимать детей, играть с ними, когда было столько важной работы по дому. Мэри, несомненно, была никудышной хозяйкой, но я все равно ею восхищалась, так как знала, что я на ее месте давно бы рехнулась или умерла. Или, прости Господи, закопала бы одного или двоих детей и молилась бы, чтобы никто не заметил.
Иногда дети Патрика и Мэри мне очень нравились. У них были потрясающие близняшки, Тереза и Кэтрин, которые кричали: «Сладкая! Сладкая! Это медовая тетушка пришла!» — когда видели, что я иду по дороге к их дому. Я их дразнила: «Отдам пирог, только если поцелуете», — и они покрывали мои щеки звонкими поцелуями, а их маленькие ручки уже крепко держали мою корзину.
Я наслаждалась такими моментами, но они всегда омрачались разбитыми коленями и беспокойным нытьем. Мне нравились близняшки, потому что они обращали на меня какое-то внимание, в то время как по большей масти мои племянники и племянницы были неугомонной, шумной, требовательной оравой.
Казалось, что Мэри и Патрик счастливы, но вид их жилища, находящегося в постоянном беспорядке, был моим самым эффективным способом контрацепции.
До первого причастия близняшек.
Я решила устроить праздник по случаю первого причастия Терезы и Кэтрин. Погода была достаточно теплой для того, чтобы дети могли играть на улице, и я наслаждалась приготовлением еды и выпечки для гостей. В те дни неформальные, короткие визиты были обычным явлением, и гостей всегда встречали щедро и радушно, но развлечь семью Джеймса было моим способом подольститься к нему, если учитывать те условия, в которых мы с ним жили.
Джеймс был расположен к людям и использовал любую возможность, чтобы заполонить ими наш дом. В начале нашего брака я постоянно ругала его за то, что он приводил соседей, приглашал родителей учеников; за то, что для родственников двери дома всегда были открыты. Мои родители яростно оберегали свою частную жизнь, и к нам никто никогда не приходил. Но Джеймс с его раскрепощенными продвинутыми взглядами выиграл, и мне пришлось принять вызов и стать такой же организованной, как пасторская домработница, чтобы постоянно предлагать несколько свежих пирогов на выбор. Постепенно мне начал нравиться поток визитеров. Это переворачивало весь распорядок дня и поддерживало меня в форме. Я то надевала, то снимала передник; нужно было, чтобы волосы у меня всегда были чистыми, а у умывальника стояла пара выходных туфель, в которые я могла переобуться на тот случай, если нашим гостем был врач или священник. Постоянные визиты гостей давали нам с Джеймсом темы для разговоров и не позволяли зациклиться друг на друге. Я научилась этому вскоре после того, как вышла замуж, — занимать себя.
В то воскресенье у двоих племянников Джеймса тоже было первое причастие, но я уделила особое внимание близняшкам и откопала в своей шкатулке особое сокровище для каждой из них. Пару шелковых перчаток для одной и перламутровые четки для другой. На празднике будет восемь взрослых и так много детей, что мне и не сосчитать. В субботу Джеймс зарезал и зажарил трех кур, а потом поехал в Килкелли и купил ветчины, желе, апельсинов, горчичного порошка, заспиртованных вишен, персиков в жестяных банках, шоколада, бутылку сладкого шерри и бутылку сандемановского портвейна. Он потратил четыре шиллинга на конфеты, чтобы каждый ребенок пошел домой с кульком сладостей. Это стоило маленького состояния, но нам было все равно. У нас были деньги, и Джеймсу доставляло удовольствие тратить их на своих родных. Я считала, что это служит ему небольшим утешением, поскольку своих детей у нас не было.
В течение нескольких месяцев наши отношения были натянутыми, но во время совместных приготовлений к празднику мы заключили временное перемирие. Когда в семь часов вечера Джеймс увидел, что я все еще занята выпечкой, он закатал рукава, чтобы помочь мне. Я почувствовала облегчение оттого, что мрачное настроение мужа, похоже, проходило, и настояла, чтобы он надел мой фартук с оборкой, а потом рассказала, как отмеривать, вбивать и смешивать ингредиенты для медового пирога. Когда я сильно испугалась того, что у нас закончился сахар, Джеймс в приподнятом расположении духа влил в пирог почти целую банку меда. Пытаясь остановить липкий поток, он наклонил банку набок, устроил ужасный беспорядок, роняя щедрые капли меда по всему чистому столу. Мы смеялись над его неуклюжестью и над тем, что я восприняла отсутствие сахара, как конец света. В результате Джеймс пообещал никогда больше не жаловаться на свою работу, потому что женский труд определенно тяжелее и неизмеримо более ответственный.
Я не помню, чтобы между нами когда-либо было больше теплоты, чем в тот вечер. В доме витал дух ожидания праздника, хотя на то не было никакой причины. Как будто в своих отдельных мирах каждый из нас почувствовал, что должно случиться нечто волшебное.
В ту ночь мы занимались любовью. После, поднявшись как обычно с постели, я почувствовала, что Джеймс обхватил меня за грудь, чтобы удержать. Когда я вырвалась, он отвернулся от меня с внезапным презрением.
Праздник прошел удачно, хотя Джеймс снова от меня отдалился. Когда мы отправились в церковь, он ничего не сказал про мой наряд, наказывая меня таким образом. Когда он положил руку мне на талию, чтобы проводить к нашей скамье, в его прикосновении не было жизни. Мне стало жаль, что трещина между нами разрослась так быстро, и хотя я была занята, разливая галлоны чая, разрезая горы пирогов и сдерживая легионы детей, носившихся по дому, разочарование меня полностью не покидало.