Как странно было услышать вдруг обычные человеческие слова, без дежурных насмешек. Энни даже не сразу сообразила, что ответить.
— Ну и конечно, ты избавишь меня от дополнительных расходов на переводчика, — невозмутимо прибавил Рейт.
С выражением оскорбленного достоинства Энн стрельнула в него глазами. А ей-то, глупой, на секунду поверилось, что он способен обращаться с ней как с человеком равным, от которого не ждут каких-то выгод. Она уже собралась было отказаться от поездки к Кальдерону, но перспектива торчать в этом замке заставила ее смолчать.
— Мне тут нужно просмотреть кое-какие бумаги, — прервал ее размышления Рейт, открывая дверь в соседний с гостиной кабинет. — Так что, если захочешь, иди в ванную первой.
Умом Энн понимала, что следует мысленно поблагодарить его за тактичность, но она почувствовала себя неуверенно и неуютно, как ребенок, которого отправляют спать, чтобы не путался под ногами. Не было ли это просто уловкой со стороны лукавого мужа, чтобы избавиться от нее, а самому вновь присоединиться к мадам? Что ж, если ему хочется побыть с француженкой, совершенно необязательно врать ей, обидчиво думала Энн. Он совершенно свободный человек, как, впрочем, и она.
Но тогда почему же ей просто до тошноты неприятно мысленно представлять Рейта и мадам вместе? Воображать, как соприкасаются темные силуэты их голов, как мадам шепчет что-то своими пухлыми, густо намазанными губами на ухо старому знакомцу?
Вероятно, в крайнем раздражении решила Энн, дело тут не в ее губах, а просто в физической реакции организма на поданную за ужином чересчур жирную пищу.
Да, уныло думала она, раздеваясь и шагая в огромную, на гнутых ножках ванну, когда они с Уолтом решили спасать имение, ей и в голову не приходило, каким испытаниям придется себя подвергать. Последние две недели оказались куда более волнительными, чем она могла предполагать.
Так, например, за свадебным завтраком был момент, когда, оглядывая знакомые лица, Энн вдруг почувствовала острую боль утраты дорогих отца и деда. Ей так не хватало их в этот миг! Слезы застилали глаза, ком застрял в горле. Она быстро наклонилась над тарелкой, чтобы никто не заметил ее переживаний. Рейт в это время был занят разговором с женой Патрика, во всяком случае, ей так казалось. Оттого-то она почувствовала себя еще более униженной и обделенной лаской родных, когда он вдруг сунул ей в руку большой носовой платок и наставительно произнес:
— На свадьбе смеются, а не плачут, а папы с мамой у меня тоже нет.
Вот и сейчас снова нежданно навернулись слезы. Она сердито стряхнула их. Что это с ней в последнее время? Она никогда не была плаксой.
Да, на еду мадам не поскупилась, только ее надо было запивать горячим чаем, думала Энн, выпрыгивая из ванны. Она завернулась в толстое белое полотенце и стала быстро-быстро растираться им, словно желая не столько высушить кожу, сколько отогнать назойливые воспоминания. Потом она натянула хлопчатобумажную футболку со смешной детской картинкой на груди и скорчила рожу своему отражению в зеркале. Вот уж сейчас никто бы не счел ее безумно счастливой новобрачной, подумала Энн. Если Рейт женится по-настоящему (сделает ли он это когда-нибудь?), то вряд ли на такой женщине, тем более на девчонке, которая укладывается в постель в простой футболке. Энн сомневалась, что, например, мадам носит такое белье.
Подобрав сброшенную одежду, она направилась в спальню и, войдя в нее, крикнула:
— Рейт, я закончила!
Ответа не последовало. Где же он? Дверь спальни была закрыта. Энн нахмурилась и, закусив губу, стояла, нерешительно переводя взгляд с двери на кровать. Ей бы меньше всего хотелось, чтобы Рейт будил ее стуком в дверь, выясняя, где его жена. Вздохнув, она подошла к двери и приоткрыла ее. Супруг сидел за письменным столом возле окна, склонившись над разложенными бумагами. Несколько мгновений она глядела на него. Ей выпал редкий случай наблюдать за ним, будучи незамеченной. Да, он красив прямо-таки демонической красотой, отметила Энн. Многие женщины были бы просто на седьмом небе, имея такого мужа. Но она-то не из их числа, хотя когда-нибудь на самом деле выйдет замуж и не за такого…
— Что ты, Энни? — невозмутимо спросил Рейт, даже не подняв головы.
Как он узнал о ее присутствии?
— Если пришла сказать, что не можешь заснуть без любимого плюшевого мишки, — продолжал он, — то боюсь, что не смогу тебе помочь.
От обиды у Энн потемнело в глазах. Она уже давным-давно не спит с плюшевыми мишками. Разве что в последние недели, когда ей было так тяжело и одиноко после потери близких.
— Я пришла сказать, что ванна свободна, — холодно вымолвила она.
— Не хочешь чего-нибудь выпить перед сном? — Рейт отложил бумаги и повернулся к ней.
Глаза ее удивленно расширились, а кожу чуть тронул румянец. Вопрос явно застал ее врасплох.
Да, она бы, пожалуй, не отказалась, но внезапно Энн вспомнила, что неодета.
— Пойду надену халат, — пробормотала она.
Он поднялся и пошел прямо к ней. Его темные брови насмешливо поползли вверх, и Энн напряглась под этим взглядом.
— Очень предусмотрительно с твоей стороны, малышка, — усмехнулся он. — Но вряд ли это потребуется. Думаю, я в достаточной мере владею собой, чтобы не обезуметь от вожделения при виде тебя в футболке — не самое соблазнительное одеяние. Не сказал бы, что типично новобрачное.
— Ты, конечно же, спишь в шелковой пижаме, — парировала Энн, вспомнив книгу, герой которой отходил ко сну именно в этом наряде. — Имей в виду, что…
Она не договорила, потому что Рейт захохотал. Ей редко приходилось видеть его смеющимся, и почему-то собственный вид и звук его смеха привели ее в оторопь.
— Что с тобой? Ты смеешься надо мной? — глухо спросила она.
— Нет-нет, золотце, — откликнулся он. Глаза его посветлели от этого приступа веселья и опять стали больше походить на янтарь, чем на тусклое золото пронзительного орлиного взгляда. — Нет, моя славная, я не надеваю на ночь шелковых пижам. По правде говоря, — продолжал он, в упор глядя на нее, — я вообще ничего не надеваю.
Это уже было выше ее сил. Она почувствовала, что опять краснеет. Предательская алая волна заливала лицо, уши, шею, ввергая ее в бездну неловкости и унижения.
Виноваты были не слова, не насмешки Рея, а ее собственное воображение. Перед ее мысленным взором возник ужасный в своем правдоподобии образ обнаженного супруга — нагота мужского тела, сгорающего от вожделения.
Она судорожно глотала, пытаясь отогнать коварное видение, и была слишком поглощена своими эмоциями, чтобы заметить, как веселье в глазах Рейта сменилось пристальным, встревоженным выражением. Нахмурив брови, он наблюдал за ее искаженным мукой, неожиданно покрасневшим лицом.
— Иди спать, Энни, — услышала она его отрывистый голос. — Ты здорово вымоталась за последнее время. Хорошенько выспишься, и все будет в порядке.