В это время вернулся Володя. Он хотел положить ванночку в багажник, но мешала большая коробка с тортом.
– Инночка, давай торт поставим на сиденье.
– Да ты что! Он в тепле испортится! И что тогда? Мы приедем к Сергеевым с тухлым тортом? Да? Все мои труды насмарку? Я специально ездила заказывать торт в «Прагу», а ты хочешь, чтобы он прокис! Тебе плевать на меня? – сорвала Инна свою злость на муже. – Изверг бездушный!
Володя послушно захлопнул багажник и стал запихивать ванночку в салон.
– Аккуратнее! – закричала Инна. – Ты всю дверцу поцарапаешь. Растяпа!
Закинув остальные вещи, Володя сел за руль и повёз всех в общежитие. Там им сказали, что Веру перевели в семейное общежитие. Забрав нехитрые пожитки, которые Вера нажила за полгода, поехали искать указанный адрес.
Семейное общежитие произвело на всех удручающее впечатление. Это был длинный деревянный барак с облупленной штукатуркой снаружи и с прогнившими полами да запахом кислых щей и затхлости внутри.
– И ты променяешь свои хоромы на это? – с брезгливостью спросила Инна.
Вера ничего не ответила, а пошла по длинному коридору, отыскивая комнату под номером пятнадцать.
Инна с Володей проводили Веру до её нового жилья, занесли ванночку с пелёнками, передали ей большой пакет с красивыми костюмчиками и тут же распрощались. Перед уходом Инна положила на стол стопку купюр.
– Здесь семьсот двадцать рублей. Это остаток. Что хочешь с ними делай. Коляску я тебе на днях привезу.
Инна с Володей ушли, а Вера осталась в комнате одна. Вернее, не одна, а с этим вдруг пронзительно закричавшим свёртком. Не раздеваясь, а лишь быстро расстегнув шубку и блузку, Вера достала грудь и стала кормить ребёнка. Пока девочка усиленно чмокала, Вера огляделась.
Оглядывать, собственно, было нечего. Кровать, стол, табуретка да ниша с полками за кроватью, являющаяся одновременно и шкафом для белья, и буфетом для посуды, – вот и вся обстановка комнаты. Ветхие выцветшие обои были в нескольких местах оторваны, а кое-где исписаны озорными детишками всякой ерундой, включая и уравнения про любовь, и матерные слова. Кухня и туалет, как потом узнала Вера, были общими и находились в конце коридора.
Почмокав минуту, девочка отвернулась от груди и вновь заплакала. Вера не знала, что же дальше делать.
«Чего она ревёт? Может, описалась?»
Вера развернула пелёнки и обомлела. Если личико показалось ей крошечным и страшненьким, то на тельце было просто невозможно без ужаса смотреть: круглый, какой-то вспученный животик сине-бордового цвета с выпирающим узелком пупка да тоненькие ручки и ножки, дрыгающиеся как у лягушки.
«Лягушонок! Как есть лягушонок. Ох, стыдно даже кому-то показать. Да, если бы я не была уверена, что я Вадиму не изменяла, я бы тоже ни за что не поверила, что эта страшненькая девочка его дочь».
Вера нерешительно дотронулась до дочки. Тельце было влажное. Вера отдёрнула руку. Ребёнок заходился от плача.
«Как же её поднять-то? Я же её сломаю!»
Вера достала две чистые пелёнки, байковую и хлопчатобумажную, и положила на другом конце кровати. Потом взяла четырьмя пальцами под мышки девочку и с ужасом на лице переложила её на чистое. Но не успела она её завернуть, как из ребёнка со свистом вытекла светло-коричневая масса. Вера чуть не заплакала.
Скинув грязные пелёнки на пол, она на их месте расстелила ещё две чистые пелёнки. Но теперь так просто ребёнка не переложишь.
«Надо её подмыть. Но как? И где? И чего она всё орёт? И поела, и пописала, и покакала. Чего ей ещё-то надо?»
Вера вышла в коридор и стала искать душевую комнату. Но душа в бараке не оказалось. Был только один кран на кухне, да и то с холодной водой. Горячей воды здесь отродясь не было. Это повергло Веру в ещё большее уныние. Она вернулась в комнату и села рядом с плачущей дочкой.
«Как же мне её помыть? Холодной водой её мыть нельзя – простудится. А греть мне не на чем. Кастрюли я не купила. Ох, за что мне эти муки? Ну зачем я её забрала?! Надо было в роддоме оставить. Ничего, я росла в детдоме, и она бы там выросла. И пусть бы легушовская дочка по детдомам скиталась», – со злорадством подумала Вера.
Кое-как, сдерживая тошноту, она подтёрла попку дочери пелёнкой и перенесла её на чистое. Но только она начала пеленать, как под младенцем тут же появился мокрый круг.
– Ты что, издеваешься? – закричала на дочку Вера.
Ребёнок замолчал и, почмокав беззубым ртом, икнул. Обрадованная, что хоть не слышно больше этого противного «уа-уа-уа», Вера повторила процедуру переноса на чистые пелёнки, быстро кое-как завернула дочку и села рядом. Возле кровати лежала целая гора грязных пелёнок. Что с ними делать дальше, где их стирать, где сушить, Вера не знала. Ребёнок опять заплакал.
– Если ты даже обкакалась, больше я тебя пеленать не буду, – сказала Вера дочери и заплакала сама.
Никогда она не была настолько одинока и беспомощна. Всегда, с самого рождения, её окружало много людей. О ней всегда пусть плохо, но заботились. Ей всегда, даже у свекрови, было на кого рассчитывать в трудных ситуациях. А теперь она осталась одна. Да ладно бы одна, а то ещё с такой обузой на шее! И некому помочь, некому подсказать, некому даже хоть словом поддержать!
Внезапно входная дверь распахнулась, и на пороге появилась молодая женщина с нахальным, но довольно-таки симпатичным лицом и пережженными перекисью водорода белыми волосами. Одета она была в слишком короткий халат, который демонстрировал почти полностью её жилистые в синяках и царапинах ноги и еле сходился на её пышном бюсте, оставляя довольно большую брешь между двумя верхними пуговицами, стянутую английской булавкой, которая, казалось, вот-вот не выдержит напряжения и выстрелит кому-нибудь в глаз. Завершали её костюм мужские носки и дырявые тапки.
– Это долго будет продолжаться? – сразу закричала гостья. – Ты уймёшь наконец своего ребёнка? Мне, между прочим, выспаться надо!
– Ага, ей ночью на бл…ки идти, – заржали за стенкой.
Вера была поражена такой слышимостью.
«Ой, а я-то на дочку кричала. А они всё слышали! Стыд-то какой!»
Дело в том, что стены между комнатами были сделаны из листов фанеры, прибитых к деревянным стойкам, поэтому то, что говорилось в каждой комнате, слышало полбарака.
– Я не могу её угомонить, – оправдывалась Вера, – я не знаю, что ей надо.
– Ты её кормила?
– Кормила. А потом она пописала и покакала.
– Это я слышала. Ох, ёкарный мамай, ну и повезло с соседкой! Давай посмотрю хоть, кого ты в подоле принесла. Дочка?
– Дочь, – Вера нехотя протянула девочку женщине.
Женщина взяла свёрток и заглянула в личико девочке. Та на минуту прекратила плакать.