– Макароны, – обрадовалась Верочка хоть единственному знакомому блюду. – А вы знаете, мы в интернате очень любили макароны. Особенно толстые с большой дыркой. Мы сухие воровали на кухне, а потом через них плевались жёваной бумагой… Ой. Я, наверное, не то говорю, – наконец-то осеклась она.
– Ну почему же, – усмехнулся Николай Ефимович, – нам очень интересно слушать про ваши макароны.
Анна Брониславовна уткнулась взглядом в тарелку, еле сдерживая слёзы. Она бы давно уже выгнала эту девицу, но её останавливало только то, что Вадим может разозлиться и уйти из дома. Он не раз этим их с отцом шантажировал. Перехватив сердитый взгляд сына, Анна Брониславовна решила его не злить и попыталась тоже пообщаться с девушкой.
– Скажите, Вера, а почему вы очутились в интернате? – спросила она. – С вашими родителями что-то случилось? Или, может, вы были чем-то больны? Я знаю, что есть интернат, например, для детей, больных туберкулёзом.
– Да нет, ничем я в детстве, кроме дизентерии и чесотки, не болела. А что с родителями случилось, я не знаю. Я их в глаза не видела. Я сначала в доме малютки жила, потом в детдоме, а с третьего класса меня в наш интернат перевели. Вот.
Лучше бы Анна Брониславовна ни о чём не спрашивала. Ей стало ещё хуже. Поэтому на предложение Верочки опять выпить она первая сказала: «Да, конечно. Давайте выпьем». А Верочке захотелось снова выпить, потому что она чувствовала, что её красноречие и веселье постепенно угасают, уступая место смущению и страху.
Когда вино в бокалы было разлито, Николай Ефимович встал и произнёс тост.
– Я хочу выпить за твоё счастье, сын. Я прожил долгую жизнь и знаю, что самое главное в жизни – это крепкие тылы. Тогда и работать ты сможешь с полной отдачей, и родине добросовестно служить. Я желаю тебе, Вадим, чтобы ты не ошибся в выборе и женился на той, которая будет достойна тебя и не опозорит нашу славную фамилию Легушовых.
Вадим тоже встал.
– Верочка, мы пьём за тебя, – сказал он. – Давайте чокнемся.
Все поднесли бокалы, и раздался хрустальный звон.
– Ой как здорово! Давайте ещё чеканёмся! – воскликнула Верочка. – Я тоже хочу произнести тост!
Николаю Ефимовичу пришлось опять налить вино. Верочка поднялась, сжимая в одной руке бокал, а из другой не выпуская сумку.
– Давайте опять все встанем! – расхрабрилась опьяневшая то ли от вина, то ли от счастья Верочка.
Вадим сразу встал. Нехотя поднялись и родители.
– Я хочу выпить за нашу дружную семью! – торжественно произнесла Верочка. – Ох, как я вас теперь всех люблю! Вы же теперь мои мама и папа!
При этих словах Анна Брониславовна пошатнулась, и бокал чуть не выпал из её рук, выплеснув своё содержимое прямо на зелёный бант Верочки. Платок съёжился и вместо шикарного банта повис на груди мокрой тряпкой.
– Ой! Что вы наделали! Зинка меня прибьёт! – вскрикнула Верочка и выбежала из-за стола. – Где у вас раковина? Мне надо срочно постирать платок.
Вадим проводил Верочку в ванную, а сам вернулся в комнату.
– Ты это сделала специально! – накинулся он на мать.
– Нет, Вадюша, просто у меня нервы не выдержали. Сынок, неужели ты хочешь привести в наш дом эту клоунессу с бантом?!! Не губи свою жизнь! Одумайся! Посмотри, какое ничтожество ты выбрал!
– Не смей оскорблять мою будущую жену! Я женюсь на ней. Хотите вы этого или нет, мне всё равно. Завтра мы с ней подадим заявление в загс.
– Вадим!!! – почти хором взмолились родители.
Но продолжить мольбу они не смогли, потому что в комнату вошла Верочка. Бант ей пришлось оторвать, поэтому взорам и без того безутешных родителей предстало совершенно неприличное декольте будущей невестки. Верочка размахивала мокрым платком, как бы просушивая его.
– Отстиралось! – сказала довольная Верочка, но, увидев расстроенные лица родителей, добавила: – Да ладно, не переживайте вы так. Ни одного пятнышка не осталось. Я на вас больше не сержусь. Только в следующий раз вы, Анна Бр… Бры… Бро… В общем, мама, вы больше так много не пейте. Слабенькая вы. А куда мне платок повесить? Можно на эту тумбочку?
И, не дожидаясь ответа, подошла к старинному комоду, инкрустированному разными породами дерева, и разложила на нём мокрый платок.
– Кстати, вы не думайте, что я там какая-то завалящаяся лимитчица, – рассуждала Верочка, разглаживая на платке морщинки. – И вообще ваши смотрины для меня фигня. У меня таких смотрин восемь штук уже было. И я всем этим плюгавым москвичам отказывала. Да-да-да.
Разгладив платок, Верочка вернулась на своё место и наклонилась над столом, демонстрируя во всей красе обнажённую грудь.
– И неизвестно ещё, кто кому одолжение делает, – сказала она важным тоном. – Вадим мне или я ему. Вот.
Она села за стол.
– А давайте ещё выпьем! – произнесла совсем осмелевшая Верочка. Ей казалось, что она имеет большой успех у родителей Вадима. – Только Анне Бронтославововне больше не наливаем. Вы с нами, мама, пустым стаканом стукнитесь.
Анна Брониславовна, не в силах больше терпеть, со слезами на глазах встала и, извинившись, стремительно ушла в другую комнату.
– Чё это она? Обиделась? – удивилась Верочка. – Да ладно, нальём мы ей. Пусть не переживает. Что нам жалко, что ли. Только пусть тогда сидя пьёт, а то если она мне ещё и платье обольёт, Инна меня из общаги на фиг выгонит. Придётся мне тогда у вас, папа Николай, до свадьбы поселиться.
Николай Ефимович тоже встал и со словами «прошу прощения, я неважно себя чувствую, голова болит» вышел из комнаты.
– Да, слабые у тебя родители, – сделала вывод Верочка, – пить совсем не умеют. Сразу плохо им, руки трясутся, голова болит. Ну папа, понятно, старик. А вот мама вроде не очень старая, а уже такая развалюха.
– Пойдём, тебе пора в общежитие, – устало произнёс Вадим. Эта встреча далась ему очень тяжело. Верочка своей непосредственностью и неискушённостью, всем тем, что ему в ней особенно нравилось, почему-то всё испортила.
«А может, правы родители? Может, действительно не надо на ней жениться? – подумал он, но всё же стряхнул с себя сомнения. – Нет. Всё я делаю правильно. Верочка замечательная. Она искренняя, добрая, милая. Не то что лживая и надменная Катерина. А родители привыкнут. Просто сегодня Верочка выпила и стала на себя не похожа. А потом родители разберутся, что она очень хорошая, и полюбят её. Да, всё я делаю правильно».
Вадим помог невесте одеться. Но перед уходом она захотела обязательно попрощаться с его родителями. Как он ни уговаривал её быстрее пойти, а то уже на улице совсем темно, Верочка упрямо твердила:
– Вадимчик, это неприлично. Мама с папой на меня обидятся, если я с ними не попрощаюсь. Я быстро!
Вадим обречённо отпустил её руку, и она пошла по коридору, заглядывая во все комнаты, пока наконец не остановилась у закрытой двери. Подёргав ручку, но так и не открыв дверь, Верочка постучалась.