Сначала такие разговоры велись шёпотом, оглядываясь, чтобы посторонние не услышали. Но через некоторое время об этом заговорили вслух. И вскоре уже вся станица бурлила. Возмущению людей не было предела: «Да как могла эта девка так гнусно поступить с таким хорошим парнем! Сбежала прямо перед свадьбой! А он, бедный, так страдал! Так страдал! Хотел взять её, неизвестно от кого нагулянную, в приличную семью с достатком, а она отплатила такой чёрной неблагодарностью! У, шалава чёртова!»
Девушке перемывали кости на каждом углу, где собирались хотя бы двое. Проклинали и Анжелику, и её мать заодно. А возле их дома теперь по вечерам стали собираться парни, чтобы позлословить и похохотать над собственными похабными шутками. Больше всех усердствовали отвергнутые когда-то Анжеликой ухажёры:
– Эй, детка, переспи и со мной. Я тебя тоже в город свожу!
– Ангелочек, а тебя городские научили минет делать? Если да, то я первый в очереди.
– Лика, а ты чем за услуги берёшь – деньгами или можно картошкой с тобой расплатиться?
Анжелика с отрешённым видом лежала на кровати, уткнувшись в подушку. А за стеной тихо плакала мать, не в силах помочь дочери. Бедная женщина пыталась отпугнуть хамов, несколько раз даже окатила их водой, но всё было бесполезно. Такая реакция, наоборот, только веселила их и подзадоривала на новые пакости.
Как-то под окном опять собрались парни выпить пиво и посостязаться в остроумии, и один из них крикнул:
– Анжелика, а твой Серёга с Людкой Валетко теперь гуляет! Она не то что ты, с городскими на машине не катается, под всех не подкладывается!
Анжелика, услышав это, встала с постели и, пройдя сквозь строй улюлюкающих парней, направилась к Серёжиному дому. Открыв калитку, она натолкнулась на мать Сергея.
– Тю, гляньте, кто к нам пожаловал! Городская припёрлась! Ща я с вами, мадемуазель, поздоровкаюсь. Только руки от навоза оботру, – язвительно произнесла женщина, а потом визгливо заорала на всю улицу: – Да как ты посмела, шалава, в мой дом прийти?! Как ты можешь, бесстыжая, мне в глаза смотреть?! Опозорила моего сына на всю округу, а теперь заявилась! Нате вам с кисточкой! Здрасте! Ах ты шлюха неблагодарная! Мы тебя, нищенку, как дочь хотели в свой дом принять. Ни на что не смотрели! А ты, шалавино отродье, на нашу семью чёрное пятно поставила! Теперь нас вся станица склоняет! Над Серёженькой, как над дурачком, все посмеиваются! А ну убирайся отсюда! Пошла вон! Чтоб ни твоего духу, ни твоей гулящей матери здесь не было! За километр обходите нашу улицу! Ну, давай вымётывайся со двора, пока я тебя навозом не окатила!
На крик матери вышел из дома Сергей. Анжелика с горечью посмотрела ему в глаза.
– Ты поверил?
– А что мне оставалось делать? Заявление в милицию ты отказалась подавать. Со мной разговаривать не хочешь, боишься даже в глаза мне смотреть. К тому же музыканты сами тебя привезли, не побоялись, значит, вины на них нет. Да и соседям они так и сказали, что ты сама с ними уехала. А ты не возразила, – повторил он то, что говорили все. – Что мне ещё после этого думать?
– Значит, поверил, – тихо сказала Анжелика, повернулась и ушла со двора. А Сергей её не остановил.
Придя домой, Анжелика взяла нож, достала из шкафа своё подвенечное платье и порезала его на тонкие лоскуты, а потом прошла в свою комнату, легла на кровать и быстро резанула по руке. Кровь тёплой струйкой закапала на пол. Постепенно сознание стало затуманиваться, а потом всё вокруг поплыло, закружилось, и Анжелика полетела в такую притягивающую бездну. Наконец-то ей стало спокойно и хорошо.
Очнулась Анжелика от того, что кто-то бил её по щекам. С трудом подняв веки, она увидела румяное лицо женщины. Незнакомка приветливо улыбалась и, меняя раствор в капельнице, приговаривала: «Наконец-то ты проснулась. Вот и хорошо! Скоро ты поправишься. А мы уж думали, что не выживешь. Совсем ты, голуба моя, плоха была. Ишь чего надумала! Вены из-за мужика резать! Такая красотка и вдруг погубить себя хотела! Вот глупость! Ой, да мне бы хоть чуточку твоей прелести, уж я бы этим мужикам показала! Вот бы где они у меня были! – женщина выразительно потрясла кулаком. – Ничего, когда ты поправишься, мы с тобой вместе им мстить будем. Ты своей красотой их будешь заманивать ко мне в каптёрку, а я их там кастрировать буду! Чтоб эти сволочи ни одной бабьей жизни больше не сгубили! Пусть они потом как козлы, вернее, как овечки блеют. На что они годны будут? Только в хоре имени Пятницкого петь».
Женщина поправила Анжелике подушку, подоткнула одеяло и, наклонившись, доверительно произнесла: «Эх, голуба моя, все мужики сволочи. Все до одного! Некоторые только умеют получше притворяться. Поэтому к себе в сердце никого больше не пускай. Запомни: этими самцами нужно крутить, вертеть, обирать до копейки, а потом выкидывать на помойку!»
Анжелика закрыла глаза, а её сознание, уносясь в тёмную пропасть сна, словно эхо повторяло: «Крутить, вертеть, обирать до копейки…»
Анжелика быстро выздоравливала, но только физически. Морально она была совершенно сломлена. Она постоянно твердила: «Ну зачем вы меня спасли? Кто вас просил? Я не хочу жить! Я всё равно не буду жить!»
Когда Анжелика смогла ходить, то попыталась повеситься в душевой. Хорошо, что санитарка увидела, в последнюю минуту из петли её вытащила. После этого случая в больнице не стали её держать и от греха подальше перевезли на лечение в районную психиатрическую клинику.
Первый день в клинике Анжелике запомнился надолго. Так как из-за слабости она с трудом могла передвигаться и отказывалась что-либо вообще делать, только лежала и тупо смотрела в потолок, врач распорядился принести обед ей прямо в палату. Равнодушно посмотрев на жидкий суп серого цвета и на перловку с котлетой, Анжелика отвернулась, так и не притронувшись к еде.
Толстая конопатая санитарка в мятом халате пришла за посудой, но, увидав нетронутую еду, упёрла свои ручищи в мягкие бока и язвительным тоном произнесла: «Что, мамзель, не нравятся наши деликатесы? Ну хорошо, ща курабьёв принесу». Анжелика невольно задумалась, что же такое «курабьи»: это куры, воробьи или печенье курабье?
Санитарка ушла, но вскоре вернулась без «курабьёв», но зато с ещё более толстой санитаркой. Они вдвоём решительно подошли к Анжелике. Одна, сложив девушке руки на животе, уселась сверху своим огромным задом, отчего у Анжелики чуть глаза из орбит не повыскакивали. Затем эта тётка раскрыла своими ручищами девушке рот, а вторая санитарка стала вливать туда суп, запихивая ложку прямо до горла. Анжелика давилась, её рвало, но санитарки, пока не запихнули в неё весь обед, не прекратили экзекуцию. Когда они ушли, Анжелика, вся перепачканная едой, лёжа на грязной постели, проплакала целый час. Зато на ужин она уже пошла сама и почти всё съела. И с тех пор Анжелика всегда старательно ела гадкую больничную пищу и выполняла все приказы санитарок. Урок «шоковой терапии», как это назвали толстухи, пошёл девушке на пользу.
Анжелику поселили в палату для «тихих». Кроме неё в комнате находилось ещё девять человек. Слева на кровати лежала женщина лет около шестидесяти, которую санитарки называли Банкиршей. Эта женщина была тихой, молчаливой, только всё, что ей попадалось в руки, она складывала под свою подушку, приговаривая: «Денежки, это мои денежки!» Чаще всего под подушкой оказывались камешки, бумажки и засохшие корочки хлеба. Два раза в месяц, когда меняли бельё, санитарки выбрасывали весь этот мусор. А бедная женщина, поплакав над потерей и этих «сбережений» целый вечер, начинала копить снова.