Юноша улыбнулся, и я подумал, что он и так не сомневается в своем счастье.
– Спасибо. Мы продолжим расспрашивать в Пеште?
– Да, – кивнул Антуан.
А я молчал. Почудилось, что никакого толка в наших поездках нет. Не будет Маркус высовываться из убежища, чтобы посетить кондитерскую и отведать знаменитого штруделя. Не пойдет Арнольд в прославленные серные бани, чтобы понежиться в горячей воде и расслабиться под крепкими руками массажиста. И Хелен, пусть даже ей этого захочется, не посетит оперу, чтобы насладиться сладкими голосами певцов.
Не такие они люди, чтобы понапрасну рисковать…
Разве что Луиза… вот она, если ее одолеет блажь, настоит на своем. Только что она захочет осмотреть в Аквиникуме? Древний стадион, замок префекта, театры? Вряд ли…
– Петер! – позвал я. – Твоя невеста, она ведь следит за своей внешностью?
На миг юноша растерялся.
– Да… конечно…
– Можно узнать у нее, где в Аквиникуме самый лучший магазин женских украшений и парфюмерии?
– Я и сам знаю, – улыбнулся Петер. – «Элефант», самый большой магазин города. Там есть все, и парфюмерия тоже.
Ясное дело, не раз ее провожал в этот магазин.
– Надо поехать туда, – сказал я. – И расспросить продавщиц. Только тут новая легенда нужна, женщина никогда мужчине беглую жену не выдаст!
– Думаешь, Хе… – Антуан осекся, сморщился. – Кхе-кхе. Думаешь, заглянут?
– Думаю, что да, – кивнул я.
Петер вроде как оговорки не услышал или не придал ей значения. Но все-таки нам было не по себе. Трудное дело – вести розыски, когда рядом умный, но не посвященный в дело помощник…
Двуколка наша тем временем свернула и вскоре выехала к «Элефанту».
Магазин и впрямь впечатлял!
Такому место в Париже или Риме, а никак не в столице маленькой, пускай и не бедной, провинции. В шесть этажей, да еще каких этажей! С огромными окнами из хорошего стекла. Со слоновьим чучелом перед входом – или настоящим, или очень хорошо подделанным. За «Элефантом» раскинулся один из городских рынков, тоже частично крытый, бойкий и многолюдный, но по сравнению с магазином казавшийся крошечным сельским базаром.
Мы спустились на землю. Возчик неспешно въехал на стоянку перед магазином, где уже стояло не меньше сотни экипажей – и наемных, и частных. Как ни старались уборщики, а площадка была изрядно завалена навозом, и запах стоял будто на скотном дворе.
И тут нас ждала такая неожиданность, которую, по правде говоря, давным-давно надо было предвидеть!
Из широких ворот «Элефанта» вышли и направились навстречу нам иудеи. Три самых настоящих иудея в черных одеждах, кипах, с ворохом покупок. Один пожилой, двое – молодые парни, никто из них не выглядел особенно проницательными… только что с того, если ни я, ни Антуан по-иудейски ни слова не знаем!
– Шалом! – дружно поприветствовали нас – точнее, Антуана, молодые иудеи. А тот, что постарше, разразился целой тирадой.
Ой, беда…
Нет, не побегут иудеи к Страже, сообщать о фальшивых соплеменниках. Но слух пойдет и, значит…
Петер повернулся к нам и энергично замахал руками, по затейливому складывая пальцы. Потом кивнул иудеям и затараторил на их языке.
Мы с Антуаном так и стояли, дураки дураками…
Но речь Петера подействовала. Нам закивали, уже не пробуя ничего говорить, с дружелюбными и сочувственными улыбками. Я прижал руку к груди и на всякий случай слегка поклонился. Антуан просто кивнул.
Так мы и расстались со своими неслучившимися разоблачителями. Те проследовали на стоянку, где их, видно, ждал экипаж.
А мы вошли в магазин.
Что именно Петер сделал, понятно было и без слов. Представил нас глухонемыми, при которых состоял гидом и толмачом.
Одного не понять: почему он так сделал?
– Я был не прав? – вдруг спросил Петер. Увидеть нас уже не могли, и я ответил:
– Прав. Только почему ты так сделал?
– Я сразу понял, что вы никакие не иудеи, – чуть смущенно сказал Петер. – Никакие не выстолбы, ради тайной миссии носящие иудейскую одежду… какой крови человек, где родился и говорить учился – это все в разговоре слышно… и галльский акцент… и скандинавский…
– Может быть, ты знаешь и мое имя? – спросил я. Сердце зачастило, хоть и догадывался я, каким будет ответ.
Петер на миг сбился с шага. Но ответил твердо, хоть и не глядя на меня.
– Ильмар…
Антуан тяжело вздохнул.
– Я не выдам, – сказал Петер. – Никому. Ни Страже, ни отцу, ни Илоне.
Магазин внутри походил на дворец. Сверкали стеклянные витрины, шесть этажей были заполнены лавками. Роскошный пассаж был накрыт стеклянной крышей, повсюду стояли изображения элефантов – в виде каменных статуй, искусно сшитые из тряпок и набитые опилками, прихотливо вырезанные из дерева. На все этажи вели не только лестницы, но и огромные паровые лифты – возле каждого стоял бдительный служитель в униформе, строгим взглядом отпугивая детишек и провинциалов, желавших забесплатно покататься.
– Здесь можно посидеть и поговорить? – спросил Антуан.
– Да… пойдемте…
Петер повел нас в глубь магазина. В закутке между табачной лавкой и магазином руссийской ситцевой мануфактуры обнаружилось маленькое кафе. Даже не кафе, так – стойка, за которой крупная седоватая женщина ручным прессом давила из овощей и фруктов соки, и пара столиков.
– Можно тут, – неловко предложил Петер.
Мы уселись за столик. Антуан, углядев, что женщина как раз давит сок из солнечно-ярких апельсинов, жестами попросил стакан. Тот же сок заказал и Петер, я же молча ткнул пальцем в стеклянный графин с багрово-красной жидкостью. Люблю я вишневый сок, никакие апельсины с ним не сравнятся…
– Как ты понял, кто я? – спросил я у Петера.
– Глаза есть, – пробормотал Петер. – Не иудей, скрывается, ищет двух женщин, мужчину и мальчика… понять нетрудно. Вся Держава ищет…
– Петер, почему же ты не сказал нам сразу?
– Зачем? – вполне резонно ответил Петер. – Вы хотели сохранить тайну, я и молчал.
Нам подали сок. Петер к своему стакану едва прикоснулся, Антуан жадно осушил сразу половину и спросил:
– Понимаю, почему ты не польстился на награду. Но тебя не пугает то, что говорится… о нас?