Несказанное им я и так понял.
– Не зря, наверное.
Эх, Сестра, Сестра-Покровительница, дай мне хоть каплю мудрости…
– Я пойду спать, Ильмар. – Антуан тяжело поднялся. – Иначе завтра вы понесете меня на руках.
Свечу он брать не стал, и я остался сидеть на берегу подземного озера.
Усталый, во всем запутавшийся, покрытый грязью с головы до ног. За спиной – погоня, впереди – неизвестность.
Разве такими нас сотворил Бог? Пусть из грязи вышли, пусть в грязь вернемся, но почему между рождением и смертью тоже одна лишь грязь?
И почему тот, кто нес нам свет, ушел в холодную тьму?
Мне вдруг подумалось, что если я это смогу понять, то пойму и все остальное. Почему в мире больше зла, чем любви. Кто такой Маркус. И почему если каждый человек хочет себе добра, то добро это приходит лишь за чужой счет.
Не моя работа о таких вещах думать. Это для Жерара, наделенного чудодейственной силой исцеления. Это для Антуана, которого жизнь научила мудрости. Это для Хелен, наперекор своей судьбе пошедшей.
Только и я об этом не думать не могу.
– Сестра-Покровительница, – прошептал я, – почему ты от мира ушла, почему с Искупителем на престоле не воцарилась? Может, в этом – ошибка? Чего же ты простить не смогла, любой грех прощать призывавшая?
Тишина и редкий стук капель о каменную коросту.
Неужто я всерьез размечтался об озарении свыше?
И впрямь наивный…
Я коснулся лица руками. Руки были в глиняной корке, лицо в грязи.
Я встал и начал раздеваться. Стянул крепкие парусиновые штаны, шерстяной свитер, рубашку. Подошел к озеру, к проруби, в которой и воды будто не было – лишь спокойная пустота. В Руссии по зиме в прорубях купаются.
А там, куда ушел Искупитель, еще холоднее. Там нет ни ветра, ни льда. Лишь серая мгла, где, запрокинув голову, человек смотрит в пустое небо.
Я шагнул в воду.
И ушел в нее с головой.
Вода была слишком прозрачной, чтобы понять, как здесь глубоко. Как далеко под ногами дно.
Я раскрыл глаза.
Будто в небе паришь. Холод даже не обжигал, взял в свои ладони – и держал на весу. Слабый огонек, что давала свеча, отражался от сводов пещеры, растекался над водой.
Вода была словно мыльная – едва я провел ладонью по телу, как почувствовал отходящую, мутным облаком рассыпающуюся грязь.
Я вскинул руки, поднимаясь вверх…
И уткнулся в каменную корочку, покрывшую воду.
Когда я касался ее снаружи, каменный ледок рассыпался от легкого толчка. Но отсюда, снизу, из озера, он оказался неожиданно прочным. Я толкнул раз, другой, забарахтался под водой, уже путая, где верх, а где низ. Ударил в каменную корку ногой.
Камень держался. Словно это была скала, а не тонкая пленка.
Где же прорубь, в которую я нырнул?
Мутные клубы глины расходились вокруг меня в воде. Я видел, где свет. Но не мог пробиться к нему. Холод жег, сковывал кожу. Нестерпимо хотелось вдохнуть. Я опустился к самому дну, так что сдавило в ушах, оттолкнулся и снова рванулся вверх, изо всей силы ударяя в каменный лед.
Лед держал.
В глазах потемнело и нахлынул страх, подобного которому я никогда не испытывал. Даже заблудившись в недрах египетской пирамиды. Даже первый раз поднявшись в небо на планёре Хелен. Даже оказавшись в руках палача.
Вот она – судьба…
Я уже не дергался. Приник губами к каменной корке, будто сквозь нее надеясь воздух вдохнуть.
И в этот миг чья-то рука ударила сверху, прямо над моим лицом.
Невидимая преграда лопнула.
Я вырвался из плена.
Раскинул руки – и каменный лед захрустел, ломаясь и погружаясь в воду.
Маркус, сидящий на берегу, протянул мне руку.
Со всхлипом втягивая воздух – сладкий и чистый, век дыши – не надышишься, я выбрался на берег. Упал на камни – после ледяной купели они показались горячими.
– Что с тобой, Ильмар?
Я поднял голову. Никто, кроме Маркуса, и не проснулся. А мне-то казалось, что я боролся за жизнь изо всех сил, что все вокруг должны были услышать меня!
– Корка… камень… – Я закашлялся. – Она не ломалась из-под воды…
Маркус недоверчиво смотрел на меня. Да неужто он думает, будто я ради собственного развлечения под водой задыхался?
– Спасибо, – прошептал я. Потянулся за свитером, стал натягивать прямо на голое тело. Шерсть согреет лучше, чем льняная рубашка.
Маркус осторожно подцепил кружащуюся в воде каменную пластинку. Сидя на корточках, поднес к глазам ладонь, сложенную лодочкой, где кружился в воде прозрачный обломок. Неуверенно сказал:
– Наверное, это такой особый кристалл. Как скорлупа… яйцо можно сжать в кулаке и не раздавить, а птенец изнутри пробивает его клювом. А тут наоборот.
Я натянул штаны, еще раз сказал:
– Спасибо. Я тонул, Маркус. Я уже почти утонул.
Может быть, стоило еще что-то сказать – но у меня не было сейчас силы для слов.
Маркус кивнул. Выплеснул воду обратно в озеро. Почему-то он старался не смотреть мне в глаза. И когда заговорил, я понял почему:
– Я давно не сплю. Когда ты пошел говорить с Антуаном, я проснулся.
Вот оно что…
– И все слышал?
– У меня хороший слух… – виновато сказал Маркус.
Одежда липла к мокрому телу, и я никак не мог согреться. Но теперь об этом не думалось.
– Так кто же ты, Марк? – спросил я.
Он не ответил, он плакал.
– Скажи, что ты Искупитель, – попросил я. – Скажи, что ты вновь пришел к нам, что спасешь этот мир. Скажи, и я пойду за тобой, я умру за тебя!
– Я хочу блага… – прошептал Маркус.
Я взял его за плечи и заставил подняться с земли. Отвел к Хелен, мирно спящей на моем плаще.
– Ложись, Марк.
– А ты?
– Посижу, пока свеча еще горит. Не хочется мне спать, я лучше подумаю.
– О чем?
– Не знаю, – ответил я.
Сон на холодных камнях отдыха не приносит, и поутру я чувствовал себя едва ли бодрее остальных. Всю ночь я просидел у воды, слушая мерный перестук капель. Вначале, пока горела свеча, при свете, потом – в темноте.