Стекло разбилось – похожий звук можно услышать, когда официантка в кафе роняет на пол поднос с тарелками: но никто не закричал, никто не прибежал. Мэйл придавил клапан зажигалки – газ загорелся, – прихватил его липкой лентой, чтобы зажигалка не погасла, и бросил ее в разбитое окно. Внутри мгновенно вспыхнуло пламя. Когда он выезжал с парковки, горело все здание.

Проклятье, жаль, что он не может остаться.

Мэйл смотрел на горящий сарай в зеркало заднего вида, пока тот не исчез за поворотом. Когда Джон был ребенком, он поджег дом в Северном Сент-Поле и вернулся, чтобы посмотреть на пожар. Мэйл любил пламя. Более того, ему нравилось находиться в толпе, собравшейся поглазеть на огонь. Он чувствовал себя как кинозвезда: ведь именно он устроил представление.

Прислушиваясь к разговорам, Джон понял, что все получают удовольствие, наблюдая за пожаром в доме соседа.

На обратном пути, под ночным небом, он думал об Энди Манетт. Возможно, перерыв пойдет ему на пользу. Он слишком много ее трахал, и теперь ему не помешает отдых.

А завтра она ему понадобится – во всяком случае, одна из них.

Он уже это чувствовал.

Глава 11

Лукас встал через несколько минут после Уэзер, что далось ему нелегко в такой ранний час. Из восточного окна в комнату проникал бледный свет. Пока Дэвенпорт мылся, Уэзер приготовила завтрак. Одеваясь, он вытащил кольцо из ящика с носками, покрутил его в руках и бросил в карман брюк, как делал не раз за последний месяц.

На кухне Уэзер стояла возле раковины и, тихонько напевая, вырезала оранжевую сердцевину из мускусной дыни. Лукас все еще чувствовал себя так, словно ему хорошенько врезали молотком по лбу.

– Сегодня будет что-нибудь хорошее? – осведомился он.

Его утренний голос звучал, словно ржавые ворота, но Уэзер уже к этому привыкла.

– Ничего особенно интересного, – ответила она. – Сначала женщина со шрамом от электрошокера на лице. – Уэзер прикоснулась к щеке перед ухом, чтобы показать место шрама. – Я рассчитываю максимально уменьшить шрам – а если получится, и вовсе от него избавиться.

– Похоже, ей не помешал бы специалист по пластическим операциям, – заметил Лукас, засунул два куска хлеба в тостер и стал искать корицу.

– Иногда я сама становлюсь пластическим хирургом, – сказала Уэзер. – Потом ребенок; это может быть интересно. Скорее всего, будет шесть операций. Мы собираемся развернуть ее череп назад…

Лукасу нравилось смотреть, как Уэзер говорит, радовал энтузиазм, с которым она рассказывала о своей работе, хотя он часто ничего не понимал. Ему довелось присутствовать на полудюжине операций, он надевал халат, и ему объясняли, где он должен встать, чтобы никому не мешать. Его поражала точность движений Уэзер и та легкость и уверенность, с которой она отдавала команды, и он вдруг понял, что мог бы делать свою работу и получать от нее радость.

К этому прилагалось диковинное стальное эго, характерное для всех хирургов; Уэзер обладала им в полной мере – она управляла операционной, как старший сержант взводом. Точно так же вел себя Хауэлл, наставник Уэзер. Хауэлл был специалистом по реконструктивно-пластической хирургии, ему перевалило за пятьдесят, и он часто заходил, когда Уэзер работала. У Лукаса всякий раз возникало желание бросить Хауэлла в сточную канаву, хотя он был неплохим человеком.

– Ты меня слушаешь? – спросила Уэзер.

– Конечно, – ответил Дэвенпорт, наблюдая за тостером. – Просто я при смерти.

– У тебя что-то не так с обменом веществ, – сказала она. – Как ты можешь делать сразу шесть вещей в три часа ночи, но не способен прибавить к двум два в шесть часов утра? Тебе необходимо сдать анализы. Как давно с тобой такое?

Лукас закатил глаза.

– От того, что какой-то тип будет светить мне фонариком в задницу, я не стану чувствовать себя лучше, – заявил он и хмуро посмотрел в кухонное окно. Во дворе, в поисках червей, прыгал дрозд. – Господи, где мой пистолет, когда он мне так нужен?

Уэзер встала из-за стола, чтобы выглянуть наружу, и увидела дрозда.

– Я сдам тебя «Друзьям животных». [44] Любители птиц встают в пять утра, чтобы покормить голубей на крыльце.

– Отличное пушечное мясо для калибра 0.45, – сказал он.

Они позавтракали, обсуждая текущие дела, потом Лукас поцеловал Уэзер на прощание, похлопал ее по заду и улегся лицом вниз на диван.

Шерилл и Блэк заканчивали работу в офисе Манетт. Лукас заехал туда в восемь, все еще чувствуя, что находится вне своей временной зоны. Блэк в обычной манере ворчал на напарницу и качал головой, глядя на Лукаса.

– Шесть парней. Ни одной женщины. Андерсон всех проверяет. Сегодня мы получим отчет. Мы их ищем, ФБР изучает карты. Сейчас мы просматриваем все во второй раз, ищем новые варианты… не таких психов.

– А что относительно тех шести?

– Жестокие придурки, – ответил Блэк.

– Да, жестокие, – повторила Шерилл. Как и Уэзер, она была ранней пташкой, и Лукасу казалось, что она высасывает энергию у него и у своего напарника. – И я бы хотела знать, что мы будем делать с теми насильниками.

– Мы до них доберемся, – обещал Лукас. – Просто сейчас мы не хотим, чтобы средства массовой информации устроили скандал. У нас и без того хватает проблем.

– Мне кажется, что Третий канал побил вчера вечером все рекорды глупости, – заявила Шерилл. – Они пороли такую чепуху, что у меня заболели зубы.

– Я не понимаю, чем занимаются эти люди, – сказал Блэк. – Совершенно не понимаю.

– Делают деньги, – ответил ему Лукас. – Теперь понял?

Когда Дэвенпорт уходил из офиса Манетт, секретарша, которая едва не потеряла сознание от потрясения в первый день, подняла руку и быстро огляделась по сторонам. Лукас сразу все понял. Он обернулся, перехватил взгляд секретарши и свернул налево. В конце коридора имелся небольшой альков с кока-колой, кофейным автоматом и пирожными. Через секунду к Лукасу, который потягивал диетическую коку, подошла секретарша.

– Мне как-то не по себе, когда я разговариваю с вами, – сказала она.

У нее на груди висел именной жетон – Марселла. Она говорила неуверенно, словно еще не решила, стоит ли ей продолжать беседу.

– Любая деталь может оказаться полезной, – сказал Дэвенпорт. – Все, что угодно: не забывайте, там две девочки.

Она кивнула.

– Но после разговоров с адвокатами я чувствую, что кого-то… предаю. Нэнси ничего не узнает?

Полицейский покачал головой:

– Никто ничего не узнает.

Женщина снова с опаской посмотрела в сторону кабинетов.