– Нет, он больше не кажется мне подходящим кандидатом, – сказал Дэвенпорт. – Для этого он должен быть великим лжецом или же замечательным актером.
– Иными словами, социопатом, – заметила Уэзер.
– Рад, что ты произнесла это слово, – сказал Лукас.
– Многие успешные бизнесмены принадлежат к этой категории; во всяком случае, я слышала огромное количество анекдотов. Например, про хирургов…
– Однажды Нэнси Вулф назвала его социопатом, – сказал Дэвенпорт.
– …в случае развода ему пришлось бы разделить пополам свой бизнес… Сколько, ты говорил, он стоит? – спросила Уэзер.
– Если он не лжет, сумма может доходить примерно до тридцати миллионов.
– Значит, смерть Энди принесет ему пятнадцать миллионов, – сказала Уэзер. – И вот что я тебе скажу. Богатые люди очень привязаны к своим деньгам. Деньги для них подобны их органам. Если спросить у большинства из тех, кто владеет двумя миллионами долларов, с чем они расстанутся охотнее – с миллионом или с ногой, полагаю, большинство предпочтут оставить миллион.
– Но это справедливо только в том случае, если Энди Манетт действительно хочет развода, – сказал Лукас. – Данн говорит, что рассчитывает сохранить семью.
– А что еще он может сказать? Что он ее ненавидит и радуется похищению?
– Да…
Проблема состояла не в отсутствии мотивов. Самым трудным было выбрать кого-то одного.
– И не забывай о последней возможности, – добавила Уэзер. – Тауэр. Ее отец.
– У тебя больной разум, Каркиннен.
– Это будет не первый случай, когда отец выступает против дочери. Если он в отчаянии…
Лукас лежал на спине, положив переплетенные пальцы на живот.
– Когда на меня наваливается депрессия, самым худшим временем бывает ночь, когда лежишь без сна, а мысли вертятся в голове по кругу, и ты не в силах остановить их бесконечное движение. Конечно, сейчас все не так, но некоторая связь прослеживается. Господи… Снова и снова: Данн, Вулф, Манетты; Данн, Вулф, Манетты. Ответ где-то там.
Уэзер похлопала его по ноге.
– Ты его найдешь, – сказала она.
– Меня тревожит еще одно. Я кое-что видел в квартире Глории Кросби, но не могу вспомнить. Это важно.
Уэзер привстала.
– Ты забыл?
– Ну, не совсем. Оно там было, но я его не узнал. Как если бы ты увидел лицо на улице, а через час понял, что это был твой одноклассник. Нечто в этом роде. Я что-то заметил…
– Тогда поспи, – сказала она. – Может быть, твое подсознание само найдет ответы.
Прошло некоторое время. Уэзер снова улеглась на подушку.
– Ты знаешь, – вскинулся Дэвенпорт, – те два отрывка из Библии поставили меня в тупик. Должно быть, это Стиллуотер. Слишком много совпадений – или какой-то трюк, – иначе быть не может. Но о чем он говорит?
– Хм-мпф, – таким был ответ Уэзер.
Когда Лукас проснулся, еще не успев открыть глаза, он подумал о стихах из Библии. «Не будьте как конь, как лошак несмысленный, которых челюсти нужно обуздывать уздою и удилами, чтобы они покорялись тебе».
«Но даже если «не» ключевое слово, – мрачно подумал он, – непонятно, кто и кому должен покориться?»
Дэвенпорт размышлял, пока брился и принимал душ, но ничего не придумал и начал одеваться. Солнце проникало сквозь жалюзи в гостиную, и у Лукаса возникло ощущение, что их ждет отличный осенний денек. Надевая рубашку и галстук, он смотрел утреннее шоу. Метеоролог сказал, что зона низкого давления, причина ливней, переместилась на восток, и дождь сейчас поливает Огайо; мочеиспускание следует ожидать вечером в Нью-Йорке, если вы туда собираетесь. Конечно, метеоролог не использовал слово мочеиспускание, но ему бы следовало, подумал Лукас. Он вдруг обнаружил, что насвистывает, и перестал, чтобы понять причину. Потом пожал плечами – хороший день, уже достаточный повод. Похищение – не вина этого дня, однако больше он не насвистывал.
– Значит, мы вновь в тупике? – спросила Рукс. Она закурила новую сигарету, забыв о той, что уже тлела в пепельнице. Ее офис пропах никотином, и шторы здесь следовало менять каждый год. – Нам остается только просеивать песок?
– Я отправил отрывки из Библии в Стиллуотер, – сказал Лукас. – Может быть, местные полицейские сумеют что-нибудь сообразить.
– Может быть, добрая фея поцелует меня в задницу, – проворчал Лестер.
– Тошнотворная мысль, – сказала Рукс. – Просто гадость.
– Пожалуй, стоит надавить на большую четверку: Манеттов, Данна и Вулф. Нужно их как-то отделить друг от друга. Кто-то из них сливает информацию.
Рукс покачала головой.
– Я в этом не до конца уверена. Мы слушаем телефоны, но я не готова к полномасштабной атаке.
– А кто слушает телефоны? – спросил Дэвенпорт.
Лестер откашлялся.
– Что?
– Ларри Картер, он из патрульных, а сегодня вечером… Боб Грив.
– О, дерьмо, – простонал Лукас.
– Грив справится, – попытался оправдаться Лестер. – Он не глуп, просто… – Он поискал подходящее слово.
– Слишком любознательный, – предложила свой вариант Рукс.
– Вот именно, – согласился Лестер.
Дэвенпорт встал.
– Я внимательно изучил бумажные материалы по Данну, Вулфу и Манеттам, и теперь хочу посмотреть на документы из больниц и возможных кандидатов из пациентов Энди Манетт, – сказал он. – Именно там нужно ожидать прорыв, если только нам не улыбнется удача.
– Да, удача нам не помешала бы, – заметил Лестер. – И тебе следует захватить новые записи Андерсона. Там много нового.
Лукас провел день, как средневековый монах, склонившись над бумагами. Все полезное он копировал и откладывал в меньшую стопку. К концу дня у него осталось пятьдесят страниц для дополнительного изучения, а также гора папок высотой в фут для домашней работы. Он ушел в шесть, наслаждаясь дневным светом и сожалея о чудесном дне, исчезнувшем навсегда. В такие дни хорошо бы отправиться с Уэзер на север, чтобы поучиться у нее вождению яхты. Они уже не раз обсуждали возможную покупку яхты S2. Может быть, в следующем году…
У них выдался тихий вечер: сначала короткая пробежка длиной в милю, потом скромный обед с большим количеством моркови. После него Лукас погрузился в изучение принесенных с собой документов, Уэзер принялась за автобиографию Ларри Риверса [56] «Что я сделал?». Изредка она зачитывала вслух отрывок, и они вместе смеялись или стонали от восторга. Она сидела в красном кресле, желтый свет освещал половину ее лица, и Дэвенпорт подумал, что Уэзер похожа на картину, которую он видел в Нью-Йорке. Вермеер. Или Ван Гог – но Ван Гог был сумасшедшим, значит, Вермеер. Так или иначе, он запомнил свет на картине.