Рэйчел не имела никакого понятия, сколько времени она здесь провела. Ей казалось, что, как минимум, один день, но возможности убедиться в этом не было никакой. Она помнила только, как села в «порше» Адама, а затем – провал в памяти до момента ее пробуждения в этой комнате. Может, она пробыла без сознания несколько часов, а может, и дольше. А может, и меньше. Она просто не знала.
Сколько времени должно было пройти, прежде чем ее официально признают пропавшей без вести и начнут поиски? В ее голове маячила цифра сорок восемь часов, но точно она не знала. Ей казалось, что про сорок восемь часов она слышала по телевизору.
Заявил ли Джейми в полицию? Рэйчел очень хотелось верить, что да. Она не видела причин, которые помешали бы ему это сделать. Если он пришел домой раньше и лег спать, то мог не заметить, что она не вернулась вечером. Он так крепко спит, что ни бомбы, ни землетрясение ни разбудили бы его, но ее отсутствие утром он бы заметил. Потом он обзвонил бы ее подруг, чтобы выяснить, где она, и, ничего не узнав, должен был позвонить в полицию.
Это самая очевидная схема действий в такой ситуации, по-другому поступить было трудно. Но Рэйчел все же сомневалась. Речь шла о Джейми, а Джейми не всегда делал то, что казалось очевидным.
Она опять вспомнила тот разговор с коллегами на работе и пожалела, что без должного внимания отнеслась тогда к обсуждению. В ее памяти остались некоторые подробности, но ничего важного: она помнила про пытки, лоботомию, что-то связанное со швейными иглами. В то время эти подробности показались утрированно жестокими – такие обычно любит публиковать желтая пресса. И у всех остальных была такая же реакция – отвращение, омерзение и недоверие. Никто не мог себе представить, как один человек может сделать такое над другим человеком.
Кто-то из девушек даже вслух произнес что-то вроде «каково это вообще», но только очень абстрактно. Они не задумывались над тем, каково это на самом деле – оказаться в распоряжении психопата, которому в удовольствие над тобой поиздеваться. А когда ты ему надоешь, он просто размешает твой мозг и превратит в овощ. Да и зачем им об этом задумываться? С ними такого случиться ведь не могло: шансов выиграть в лотерею гораздо больше, чем попасть в лапы такого маньяка. А вот с Рэйчел это случилось.
Собачья створка хлопнула, и Рэйчел мигом повернулась в сторону двери. На нее накатила волна адреналина, и частота пульса удвоилась в одно мгновение. Во рту пересохло, ладони взмокли, и единственным желанием было бежать, хотя бежать было некуда.
Зажегся свет, и Рэйчел автоматически зажмурила глаза. Накатила вторая волна паники, и она начала задыхаться. Она заставила себя сделать два глубоких вдоха и успокоиться – впадать в панику каждый раз, когда зажигается свет, было слишком. Она медленно открыла глаза, привыкая к яркому свету. Ярость охватила ее с той же силой и так же внезапно, как и адреналин. Она была в ярости на себя саму за то, что позволила Адаму играть с собой, и за то, что была настолько глупа, что вообще оказалась в этой ситуации.
Рэйчел почувствовала запах еды еще до того, как увидела поднос. О еде она думала в последнюю очередь, но запах все изменил. Желудок заурчал, а рот вдруг наполнился слюной. Последнее, что она съела в день похищения, – батончик «Марс» и сэндвич с беконом. С тех пор могло пройти уже двадцать четыре часа или даже больше. Рэйчел с волнением посмотрела на колонки в углах, переводя взор с одной на другую. Она ждала, что металлический голос Адама скажет ей, что делать. Впервые ей захотелось услышать этот голос.
Рэйчел стала грызть собственный ноготь и, не заметив, съела его буквально до мяса. В последний раз она этим занималась в детстве. Из колонок не доносилось ни звука. Это была новая игра? Или проверка? Если она двинется к подносу до соответствующей команды, не заберут ли его? Рэйчел решила подождать две минуты и начала про себя отсчитывать секунды. Если команды из колонок не последует, она рискнет и подойдет к подносу. Если поднос заберут, это будет означать, что Адам не планировал кормить ее и что это просто еще одно его развлечение.
Две минуты прошли. Рэйчел подождала еще немного, на всякий случай. В последний раз посмотрев на колонки, она неуверенно встала и пошла к двери, стараясь держаться подальше от стоматологического кресла. Когда она подошла, поднос все еще был у двери.
На нем стоял высокий стакан с водой, тарелка равиоли, столовые приборы и салфетка. Она рассмотрела каждый предмет внимательнее. Тарелка была из тончайшего костяного фарфора. Стакан был стеклянный. На задней стороне вилки была выбита проба – она была из чистого серебра. Белая льняная салфетка была аккуратно сложена, края тщательно выглажены. Правда, равиоли были из полуфабриката.
Рэйчел повернулась и посмотрела на кресло с ремнями и кровавыми потеками, затем опять перевела взгляд на поднос. Она не понимала, на каком она свете. Два мира столкнулись, и она застряла между ними. Она чувствовала себя Алисой, падающей в кроличью нору.
Она нерешительно попробовала равиоли, все еще ожидая подвоха в лице Адама, который войдет и отнимет у нее поднос. Но есть продолжала. Она устроилась поудобнее, насколько это было возможно, прислонившись спиной к стене и положив поднос себе на колени. Она заставила себя съесть все, несмотря на то, что успела насытиться. Было непонятно, когда ее покормят в следующий раз.
Она поставила тарелку обратно на поднос и вытерла рот салфеткой. После всего, что с ней случилось, она не могла отделаться от мысли, что это все было каким-то обманом, что должно случиться что-то ужасное. Какое-то время она просто сидела спиной к стене на холодном полу.
Секунды шли одна за другой. Ничего не происходило.
Рэйчел аккуратно сложила посуду на поднос и поставила его перед дверью. Затем она встала и пошла к матрасу. По пути ее остановил голос. Он не громыхал из колонок, и он не принадлежал Адаму. Этот голос был тихим и робким и был, скорее, женским.
– Тебе понравился ужин?
В «Малинке» было шумно и многолюдно: с разных сторон доносились обрывки разговоров, бренчание и звон посуды, булькание и шипение кофе-машины. В помещении стоял сильный запах кофе. Рамки висящих на стене картин были завешены мишурой, а в дальнем углу стояла блестящая ель в окружении коробок с подарками. Я глянул в окно и посмотрел через дорогу на бар «Охотник». Его четыре окна светились тихим теплым светом. Сидящие внутри люди напомнили мне муравьев, попавших в ловушку муравьиной фермы.
Девушка за барной стойкой наконец заметила нас, но ее никак не беспокоил тот факт, что мы ничего не заказали. Мы с ней на секунду встретились глазами, и она повернулась к другим посетителям. Это заставило меня задуматься. Как только кто-то оплачивал заказ, он становился частью этого фонового шума, его обслуживали, потом о нем забывали и переходили к следующему посетителю. Я был уверен, что маньяк вчера был здесь. Может, он даже сидел за этим же самым столом. Он мог заказать эспрессо или латте и старался не привлекать к себе внимания. Можно вернуться во вчерашний вечер и представить, что вместо Темплтон за столом сидит он.