Дэвид присел на лавку перед мексиканским фонтаном. Ноги его дрожали, пот заливал лицо сверх меры. Он провел ладонью по лбу и вытер ее о штаны. Что все это значило? Единственным, до чего он мог додуматься, было то, что родители занимались каким-нибудь садомазо и испытывали от игры какое-то извращенное удовольствие. И хотя с этой точки зрения все выглядело вполне логично и объясняло все, что он видел, звучала такая версия неправдоподобно. С одной стороны, там было немало других игроков, и занимались они тем же самым. С другой — не похоже, чтобы родителям было слишком уж весело. Никому из них игра не доставляла радости. На лицах игроков читалось полное отсутствие какого-либо веселья, а их жертвы испытывали физические страдания. Это казалось скорее работой, чем игрой. Словно они были колесиками в механизме, выполняли особую роль или задание, которое им поручили. И в их настроении преобладала скорее мрачная решимость.

Дэвид посидел еще некоторое время, пока не начал больше потеть от жары, чем от страха, и не прошла дрожь в ногах. Он по-прежнему не мог осознать того, чему только что стал свидетелем. И не был уверен, хотел ли он это осознать.

Конкретно сейчас парень просто хотел спрятаться у себя в номере, чтобы можно было запереться.

Он вернулся к номеру и увидел молодую горничную возле их двери. Она как раз закончила у них убираться и собралась уже перейти в соседний номер. Дэвид смущенно покраснел, вспомнив, за каким занятием его застала ее коллега, и взмолился, чтобы та толстая женщина, которая видела его, держала язык за зубами.

Горничная обернулась на звук шагов. Проходя мимо, подросток попытался ей улыбнуться.

Она взглянула на него, встретилась с ним взглядом, а затем развела большой и указательный пальцы, оставив между ними небольшое расстояние.

И злорадно рассмеялась.

17

Он свалился с потолка, пока Патрик одевался. Паук величиной с мяч для гольфа.

Шлегель чуть не взвизгнул — как гомик, — но вместо этого лишь резко втянул воздух. А паук пробежал по бежевому ковру и спрятался под кроватью. Журналист схватил носки с ботинками и перенес на тумбочку в ванной, там же быстро застегнул футболку и обулся. А после отважился разыскать незваного гостя. Он свернул номер «Энтертейнмент Уикли», чтобы приподнять край покрывала. Ему не хотелось оказаться нос к носу с тварью, если та окажется прямо перед ним. Но паука нигде не было. Он куда-то уполз, и Патрика это встревожило. Паук совершенно точно забежал под кровать и не мог выползти с этой стороны так, чтобы хозяин номера его не заметил. Изголовье кровати находилось вплотную к стене — значит, эта тварь была с другой стороны. Шлегель осторожно обошел кровать, но ничего не увидел. Однако паук с тем же успехом мог прятаться где-нибудь под тумбочкой, под диваном или в одном из открытых чемоданов.

Эта последняя перспектива вселяла в Патрика ужас.

Он подумал, не позвонить ли ему на стойку регистрации, чтобы они прислали кого-нибудь, кто бы отыскал и убил паука. Или чтобы в номере хотя бы распылили средство от насекомых. Но ему было слишком стыдно и не хотелось признаваться, что он испугался. Публицист постоял некоторое время в раздумьях и в конце концов решил ехать на фестиваль и просто надеяться, что к тому времени, как он вернется, паук уползет в какую-нибудь щель или дыру, через которую попал сюда.

Шлегель взял ключи и бумажник с тумбочки в ванной, где их оставил. Достал из шкафа портфель и удостоверился, что не забыл диктофон, блокнот и несколько запасных ручек. После этого он развернулся к двери.

Паук сидел у порога и смотрел на него.

Не спускал с него глаз.

Ждал его.

Патрик инстинктивно отступил на шаг. Он посмотрел сначала на паука, затем на дверь, а потом лихорадочно огляделся по сторонам. Он оказался заперт в номере и не мог выйти. Ну, то есть выйти-то он, конечно, мог. Но боялся даже пробовать. Паук выглядел гораздо крупнее, чем при первой их встрече. «Хватит вести себя как слюнтяй», — убеждал себя журналист. Хотя он не сомневался, что если попытается раздавить насекомое, то почувствует его под ботинком — настолько оно было большим. От одной только мысли об этом ему стало противно. И не было никакой гарантии, что ему вообще удастся его убить. Этот паук был не из тех ворсистых и мягкотелых тварей, вроде тарантула. Тело его блестело глянцем и казалось твердым, как роговое. Патрик представил, как пытается расплющить его и чувствует, как паук шевелится под мягкой подошвой его туфель, лихорадочно дергает лапами, стараясь уползти прочь, и жесткое тело сопротивляется всякой попытке раздавить его.

Шлегель попятился, и руки его покрылись гусиной кожей.

А паук подпрыгнул.

Не очень далеко — меньше чем на четверть того расстояния, которое разделяло Патрика от двери. Но этого было вполне достаточно, чтобы публицист взвизгнул, как гомик, отпрянул и едва не запутался в собственных ногах. Взгляд его был прикован к монстру. А тот снова прыгнул, на этот раз в сторону, но по-прежнему не упуская своего пленника из виду. Тот огляделся в поисках какого-нибудь оружия, чтобы отбиться. За три или четыре прыжка эта тварь могла оказаться на нем, и он хотел подготовиться.

Сразу два прыжка в этот раз, и оба в сторону. Паук находился теперь возле стенки с телевизором. Патрик усмотрел в этом свой шанс: путь к двери был свободен. Он мог сорваться с места, выскочить и спастись, прежде чем паук сообразит изменить направление.

Журналист бросился к двери.

Потная ладонь скользнула по ручке. На мгновение его охватила паника, но затем ему удалось открыть дверь, и Шлегель выскочил в коридор. Он отступил в сторону в тщетной надежде, что паук последует за ним и выпрыгнет из комнаты. Но дверь медленно закрылась на доводчиках, и тварь оказалась запертой внутри. Патрик постоял немного, раздумывая, не открыть ли ему дверь на пару минут, чтобы подождать, пока паук не выползет. Но потом публицист представил, как тот выпрыгнет, едва он откроет дверь, приземлится ему на ногу и заберется по одежде на лицо. И отказался от этой идеи.

Он уже рисковал опоздать на первый показ кинофестиваля, и все-таки прежде чем уехать, решил заглянуть в вестибюль. За стойкой регистрации стояла та же самая бестолковая девушка, что и в предыдущую ночь, когда он жаловался на шум в соседнем номере. Сколько же здесь длилась каждая смена? Девушка радостно ему улыбнулась:

— Как вы, мистер Шлегель? Хорошо вам спалось сегодня?

Патрик постарался вести себя по возможности свободно и непринужденно.

— Чудесно, — ответил он. — Правда, у меня в номере, похоже, пауки завелись. Номер двести пятнадцать. Вы не могли бы отправить туда кого-нибудь и все уладить до моего приезда?

— Разумеется, — заверила его служащая. — Все номера обрабатывают средством от насекомых и паразитов, после того как выезжают предыдущие постояльцы и перед тем как заселяются новые. Но я прослежу, чтобы кто-нибудь осмотрел вашу комнату, просто на всякий случай. — И добавила бодрым голосом: — Могу я еще что-нибудь для вас сделать?