В ее пальцах появился потрескивающий файербол. В другое время я бы даже позавидовала тому, как замечательно ловко ей это удалось, ведь всего лишь неделю назад она была самой обычной школьницей. А теперь я даже не знала, кто или что она есть.
Ледяная глыба заполнила желудок, формируя метастазы в моих внутренностях. Похоже, разговаривать с ней бесполезно. Ни единого шанса, дальнейшие попытки урезонить Кариссу могли дорого мне обойтись. Отвлекшись на эти мысли, я не заметила, как огненный шарик сорвался с ее пальцев. Единственное, что мне оставалось, это вскинуть руку и заорать:
– Стой!
Вложив в этот вопль всю свою силу, я представила частицы света, выстраивающиеся в барьер на пути файербола. Воздух замерцал, словно вокруг рассыпали блестки. Они соединились в идеальную линию, и каждая частица горела яростным огнем. Что бы это ни было, я чувствовала – оно должно остановить удар.
Должно было, но не остановило. Огненный шар хоть и замедлился, проходя сквозь мой световой щит, тем не менее барьер прорвал. Меня ударило в плечо, и я задохнулась от боли. В глазах помутилось, я со стоном рухнула лицом на кровать. Однако времени переживать из-за боли у меня не оставалось.
Подняла голову, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь пряди спутанных волос. Карисса подбиралась ко мне. Она двигалась плавно, словно танцуя. И вдруг ее левая нога задрожала. Дрожь быстро распространилась на всю левую половину тела. Рука опустилась, лицо перекосило.
– Карисса! – Я приподнялась на слабых руках, пытаясь подняться с кровати.
Теперь она дрожала всем телом, словно началось землетрясение. Может, у нее приступ эпилепсии? Я, наконец, сумела встать. От Кариссы во все стороны летели искры. Завоняло горелой плотью и одеждой. Внезапно ее голова повисла, как будто шея сломалась. Непроизвольно прижав ладонь ко рту, я сделала шаг вперед. Надо было как-то помочь ей, но что делать, я понятия не имела.
– Карисса, я сейчас…
Воздух вокруг нее взорвался. Ударная волна перевернула кресло и кровать, распахнула дверцы шкафа, разбрасывая одежду, взметнула вверх листы бумаги, закружившиеся, словно хлопья снега, и ударила по мне. Я взлетела вверх, как пушинка, ударилась о стену над кроватью и прилипла к ней, удерживаемая в воздухе взрывной волной. Мне даже не удавалось вздохнуть, а Карисса… Господи, Карисса…
Ее кожа сморщилась, словно из тела насосом выкачивали воздух. Дюйм за дюймом оно съеживалось, пока не превратилось в крошечную вспышку, подобную солнечному протуберанцу. Она осветила комнату, а может, и всю улицу, ослепляя меня.
Раздался громкий хлопок. Свет тут же померк, ударная волна стихла. Я сползла на пол, на кучу тряпья и бумаг. Вновь попыталась вздохнуть, но весь кислород в комнате оказался выжжен.
Там, где мгновенье назад стояла Карисса, было пусто, лишь чернело на полу горелое пятно, точь-в-точь такое, какое осталось после убитого аэрума. И больше не было ровным счетом ничего, от моей подруги не осталось ни следа.
Я почувствовала теплое покалывание на шее. В дверном проеме стоял Дэймон. Его брови поползли вверх, челюсть отвисла.
– Котенок, тебя невозможно оставить одну даже на несколько минут.
Выбравшись из кучи одежды, я кинулась к нему в объятия, что-то бессвязно бормотала и никак не могла остановиться. Дэймон пытался меня успокоить, несколько раз переспрашивал, прежде чем уяснил, что именно произошло. Потом отвел меня вниз, усадил на диван, провел пальцем по моей саднящей губе. Его взгляд сделался сосредоточенным. Живительное тепло разлилось по моему лицу.
– Не понимаю, что случилось, – бормотала я, следя за его движениями. – На прошлой неделе Карисса была совершенно нормальной. Дэймон, ты же ее видел. Неужели мы могли прозевать такое?
– А по-моему, куда важнее, почему она на тебя напала, – пробормотал он сквозь зубы.
– Не знаю, – ответила я, в горле запершило, мне стало тяжело дышать.
Я уже ничего не знала и не понимала. Попыталась прокрутить в памяти наши с ней разговоры, начиная с первой встречи и до того дня, когда она якобы заболела гриппом, но как ни старалась, ничего подозрительного не вспомнила.
– Видимо, Карисса каким-то образом узнала правду о Лаксенах и сообразила, что об этом никому нельзя говорить. Например, никто в колонии не знает, что тебе все известно.
– Здесь же просто нет других Лаксенов нашего возраста, – возразила я.
– Нет в пределах колонии, – он прищурился, глядя в потолок. – Однако есть несколько тех, кто старше нас на пару лет или младше.
Да, вполне возможно, что Карисса все знала, а мы ни о чем даже не подозревали. Я сама никогда не говорила на эту тему ни с ней, ни с Лесой, точно так же должна была поступить и Карисса. Однако это не отвечает на вопрос, зачем она попыталась меня убить. Предположим, я – не единственный тут человек, знающий о пришельцах, но что же случилось с Кариссой? Может, ее ранило и кто-то из ее Лаксенов излечил?
– А ты не думаешь… – начала было я и замолчала. Предположение выглядело слишком неприятным, но Дэймон меня понял.
– …что Кариссу похитили люди «Дедала» и заставили пленных Лаксенов, вроде Доусона, излечить ее? – Зеленые глаза потемнели от гнева. – Остается только молиться, чтобы это было не так. Если же это действительно произошло, следовательно…
– …это очередной сбой, – хрипло прошептала я и сжала потные ладони между коленями. – Не было здесь никакой Кариссы, это была не она, а что-то вроде чокнутого зомби, понял? Ведь это именно то, что случается при нестабильности «мутации».
Дэймон убрал пальцы с моего лица, целительное тепло исчезло, а вместе с ним и барьер, за которым маячила жестокая правда.
– Боже, Карисса… Она мертва, а следовательно… – В горле застрял комок.
– Если бы что-то случилось с одним из Лаксенов, я бы узнал, – Дэймон сжал кулаки. – Все это может означать только, что «мутация» не закрепилась. Блейк же говорил, что иногда изменения нестабильны, и случай с Кариссой чертовски на это похож. Наверное, связь с Лаксеном устанавливается, только когда человек «мутирует» окончательно.
– Нам надо срочно поговорить с Блейком. – Меня снова прошибла дрожь, в глазах потемнело, я непроизвольно всхлипнула. – Господи, Карисса! Это была Карисса! Ну почему, почему именно она?
Мои плечи затряслись, и, не в силах совладать с собой, я бурно разрыдалась. Дэймон обнял меня, прижал к себе и начал баюкать на своей груди. Не знаю, как долго я проплакала, мне было очень больно, и эту боль не мог вылечить даже Дэймон.
Карисса была самой обычной девочкой, она была ни в чем не виновата. Во всяком случае, именно так казалось на первый взгляд, и из-за этих мыслей мне стало еще хуже. Я понятия не имела, насколько глубоко она увязла в событиях, да и как теперь узнаешь?
Мои слезы насквозь промочили рубашку Дэймона, но он не протестовал. Лишь крепче обнимал меня, шепча на ухо что-то на своем мелодичном языке. Слов я, конечно, не понимала, но они как-то затягивали и успокаивали. Кто знает, может быть, его родители напевали ему то же самое, баюкая своего ребенка? И, наверное, он сам не раз произносил их брату и сестре. Несмотря на всю его жесткость, у него это выходило так естественно.