– Я бы не стал! – Валька отшвырнул кость, едва не попав в дремавшую у печи Машу. – Но что делать, что? За стеной зима и озерные! Или умирать, или есть!
– Значит, я умру, – твердо сказала она. – Можешь меня съесть, Валя. Я не обижусь.
Максим рассеянно взял с деревянного блюда кость и уселся рядом. Кость была холодной и начисто обглоданной. Кому она принадлежала? Наверное, кому-то из мелких. Но если бы у общинников была возможность пойти к месту боя и забрать тела, то они не упустили бы случая запастись пищей впрок. Имела ли Алла право их осуждать? Нельзя запрещать людям бороться за свою жизнь до конца. Или все-таки можно? У него начала болеть голова то ли от голода, то ли от вопросов, на которые он не знал ответа.
– За что нас так? – спросил он. – Старшие погибают, обращаются. В старом мире они жили и копили знания. С ними советовались, они учили, как жить. Теперь ничего нет, мы одни.
– Моя мама вообще не ела мяса! – невпопад сказала Алла. – Только яйца. Тогда были курочки.
– Нет курочек, забудь о них…
И тогда Максим вдруг понял, что надо делать. Единственный шанс их общины – пойти к другим соседям. С Березовым срубом отношения были хоть немного, но лучше. Станут ли они помогать «беженцам»? Конечно, нет. Так живут люди в мире, наступившем после Катастрофы: никто никому не помогает, только вредят и норовят обокрасть. Ну а некоторые, вот как обитатели Цитадели, готовы и убивать других. Значит, не зря соседи с ними не знались. Что ж, пусть так. Значит, надо пойти к ним с поклоном. Надо отдать им себя, стать их рабами, как мелкие. Работать на них за еду, за право жить. Только тогда березовцы им помогут – если они станут собственностью Березового сруба. Община погибнет, но выживут хоть некоторые. Их потомки, возможно, станут полноправными членами общины. Впрочем, ненадолго, ведь и другие, дичая год от года, окажутся в том же положении. Но это поможет продержаться некоторое время. Зачем думать о большем? Ведь в любую минуту каждый, кто не ребенок и не носит ребенка, может обратиться в мута. И это случится обязательно, если не сгинешь от болезней, голода или ран.
– Ты меня не слушал, да? – Валька, оказывается, что-то говорил. – О чем ты думаешь? У тебя лицо странное.
– Одевайся, – сказал Максим. – Мы идем в Березовый сруб. И ты, Алка, иди с нами. Может, корку хлеба для тебя выпросим.
Деревянные подошвы скользили по наледи, которая опять появилась ночью. А вчера бежали ручьи, и Валька сказал, что теперь-то тепло пришло всерьез, до самой осени. Увы, он снова ошибся. Тепла очень хотелось не только потому, что хотелось вдоволь прогреть кости на солнышке, а и потому еще, что тогда наконец-то можно будет перестать толкать эти разваливающиеся на куски плиты с торчащими из них ржавыми железяками.
– Давай-давай! – Алекс наградил Вальку несильным подзатыльником. – Что вы как дохлые? Мяса-то натрескались за зиму? Вот, отрабатывайте теперь!
Кора уже почти не скользит по льду, да что там – она стерлась, и теперь плита скребет по нему боком. Максим утер пот и подошел к Алексу.
– Ну хватит тебе! Надо с этим прекращать. Делать новые санки смысла нет, так что оставим до холодов эту плиту здесь. А как снег ляжет – потащим дальше.
– Снег? – Алекс искренне рассмеялся и хлопнул Максима по плечу. – Хочешь все лето отдыхать, что ли? Нет, брат, когда совсем сухо станет, будем катки использовать. Наши старшие уже все продумали!
– Какие еще катки?
Нахмурившись, Максим оглядел команду «людоедов». Маша и десяток мелких впряглись в «упряжку» – тянули спереди, с помощью канатов, которые сами же и плели из коры и веток, и шестов с крюками. Толку от них было мало, особенно от канатов, которые постоянно рвались, но таким образом они хоть немного могли помочь. Основная нагрузка приходилась на тех, кто толкал сзади. Шестеро мужчин, считая Вовика и тех мелких, что были постарше. Все тощие, как скелеты, да и сам Максим выглядел не лучше.
– Обыкновенные, рожа твоя дикая! – Алекс скорчил страшную морду, оскалился и сделал вид, что пытается схватить Максима. Так он изображал мутов, когда хотел подразнить рабов. – Как вы там жили, а? Немудрено, что до людоедства докатились! Ваши когда деревья валят, то потом разбивают стволы на части. Вот эти части будем подкладывать под плиты и катить, так еще легче. Так что радуйся! Но пока тащите так, хватит отдыхать!
– Но от Цитадели ничего не останется, – робко заметил Валька. – Куда же нам от мутов прятаться?
– Вот когда ничего не останется, тогда и будешь жаловаться! Давайте, налегли-навалились! Меня постоянно ругают из-за вас!
Максим уже давно мысленно попрощался с Цитаделью. Когда зимой они едва доковыляли до Березового сруба, их уже поджидали с рогатинами. Но Максиму удалось все же добиться встречи со старейшиной. Его звали не по должности, а по имени, точнее, по давным-давно данному прозвищу: Клюква. Это, как объяснили Максиму, то ли горькая, то ли кислая ягода, которая растет во влажных местах, поэтому ее давно никто не собирает: мутов боятся. Но в детстве Клюква как-то раз заблудился, нашел ягоды и ел их двое суток, пока его не нашли. Потом мучился животом или еще как-то болел, вот кличка и прилипла. У Клюквы тоже было детство, его не называли просто «мелким», он был намного старше всех обитателей Березового сруба и, конечно, Цитадели. Впрочем, теперь и в Срубе было полным-полно мелких, которых тоже мало кто считал. Ничего не поделаешь: бабам не запретишь рожать. Да и спокойнее так – беременная в мута не обратится, значит, ее можно и одну оставлять.
В том памятном разговоре Максим почти сразу употребил слово «рабы», которое откуда-то помнил со своего счастливого детства, но никогда прежде не использовал – повода не было. Клюква, хоть и нахмурился, заинтересовался. Осознав, что «беженцы» находятся в совершенно бедственном положении и понимают, что просто так их никто не выручит, старейшина приказал гостям подождать и ушел на час с кем-то советоваться. А когда вернулся, в сопровождении воинов, то условия для начала выдвинул самые простые. Все обитатели Цитадели, до единого, должны были выйти без оружия из крепости и позволить березовским там все осмотреть. «Дальше поглядим, как жить станем!» – сказал Клюква.
Они пришли туда втроем, а возвращались с Валькой – Алку березовцы оставили, пожалели. Девушка испугалась и все рвалась домой, но Максим тоже решил, что так лучше: давно ничего не евшая, в лохмотьях, она могла просто не выдержать возвращения в Цитадель. Да что там Алла – без него и Валька не дошел бы, после бессонной длинной ночи на холодной стене. Когда они вернулись, Максим, прежде чем разговаривать с Главным, потребовал мяса. Холод и голод поумерили его брезгливость и нежелание быть дикарем. Прежде всего он хотел быть живым.
– Считай, они согласились… – прохрипел Косой, лежавший на лавке. – Про озерных ты им не рассказывал?
– Нет, как уговорились. – Максим рвал жареное мясо с кости и старался не думать о том, что это, скорее всего, часть прежнего Головы. – Но придется рассказать. Хуже будет, если сами узнают.