— Прямо кунсткамера какая-то! Ты думаешь, он мог? Они оба могли?
— Вряд ли он, хотя основания у него тоже были, как ты понимаешь. Но… для убийства, Алик, нужны подготовка и план. Надо носить с собой оружие, выслеживать жертву, выбрать подходящее время, все рассчитать. — Он запнулся, вспомнив Ильинскую. — А художник — личность взрывная и спонтанная, кроме того, как мне показалось, он не склонен к насилию. И часто под кайфом. Уж скорее он себя убьет или изувечит. Насчет Киры — не знаю, не похоже, но ты же сам понимаешь… К сожалению, у меня нет штата криминалистов, я даже поговорить не могу с кем надо и до всего дохожу вот этим! Пытаюсь дойти. — Он постучал себя пальцем по лбу. — А тут не избежать субъективизма, как ты говоришь, а кроме того, это вилами по воде писано — мы все разные. Убийцы зачастую прекрасные актеры, а уж психи — тем более. Но это еще не все. Есть еще один подозреваемый, вернее, подозреваемая. Эта вообще ни в какие ворота не лезет.
— Женщина?
— Женщина. Сама подошла ко мне и сказала, что хочет поговорить.
— А откуда она… С чего вдруг?
— Увидела меня в сквере напротив ресторана «Желтый павлин», поняла, что я ее «пасу», и пришла с повинной.
— Убийца?! — Алик перестал жевать, уставился на друга. — Сама подошла? Она что, действительно убийца? Ты правда следил за ней?
— Она не знает. И в мыслях не было следить — просто сидел там, думал о жизни. Хотя мысль поговорить с ней была — Кира рассказала мне, что какая-то официантка во время корпоратива уронила поднос, и мне стало интересно, с какого перепуга. Помнишь, ты рассказывал про патера… как его? Браун, кажется? Его интересовали всякие странные события, сопутствующие преступлению. Вот и я… заинтересовался.
— Как это она не знает?
— Говорит, создала мыслеформу, чтобы Плотникова убили, и его убили.
— Мыслеформу? Зачем?
— Я же сказал — чтобы убили.
— Ничего не понимаю! — воскликнул Дрючин, откладывая вилку. — Так убила она или нет?
— Я же говорю, она не знает.
— Ты что, издеваешься? — возмутился Алик. — Кто она такая?
— Официантка из «Желтого павлина», работала на корпоративе, та, что уронила поднос.
— При чем тут поднос?
— Она уронила его, когда увидела Плотникова. Она знала его раньше и уверена, что он убил ее подружку. Испугалась и уронила. К счастью, он ее не узнал.
— Откуда она знает, что он убил подружку? Проводилось следствие?
— Следствия не было, девушка приезжая, никто, как я понимаю, особенно ее не искал. Она просто исчезла.
— А куда же он дел труп?
— Откуда я знаю? Вывез на свалку… мало ли.
— А почему она подошла к тебе?
— Страх, Алик. Элементарный страх и чувство вины за то, что сбежала и оставила подружку на произвол судьбы. Этот страх грызет ее уже два года. Плотников, похоже, был законченный садист. Девушки… кстати, официантку зовут Татьяна, — подрабатывали проституцией, и однажды им попался Плотников. Он напился и стал их избивать, Татьяна сбежала, а другая осталась, и больше Татьяна ее не видела. А сейчас она вернулась, тут же наткнулась на Плотникова и от ужаса уронила поднос. По ее словам, он ее не узнал и даже попытался назначить свидание. После этого она создала мыслеформу и… в результате его убили.
— Ты серьезно? — Адвокат смотрел испытующе.
— А ты что, не веришь в мыслеформы? Вот я сидел на скамейке, обдумывал свои дела, в частности думал о том, что надо бы с официанткой поговорить, а она тут как тут, сама пришла. Чем тебе не мыслеформа?
— А где она была эти два года?
— Она точно не знает, место называется Городище. Какой-то городишко, райцентр или деревня.
— Как это не знает?
— Какая-то глубинка, говорит. А может, не хочет рассказывать. Жила у местной женщины, работала в огороде. Недавно вернулась и… вот. А еще я поговорил с секретаршей Плотникова, она была его любовницей, и, как я догадываюсь, он ее бросил. Она прямо указывает на жену Плотникова и брата, якобы убийство произошло из-за денег, эти двое в сговоре и вообще любовники. Более того, если я правильно ее понял, она донесет на Киру или уже донесла — уж очень эта Алиса ее не любит. Позвонит, не называясь, следователю и сообщит. Такой выпал расклад, Алик. Как ты видишь, у нас определилось несколько мотивов: страх официантки Татьяны, боязнь за ребенка у Киры, стремление спасти Киру и племянника у художника. Это только то, что мы знаем. Плюс ревность брошенной любовницы. Плюс то, чего мы не знаем и никогда не узнаем.
— Подожди, Ши-Бон, ты сказал, что Кира собирается продать бизнес и уехать. В прошлом году бизнес попытался купить Речицкий… может, это мотив? — спросил адвокат.
— Пытался, даже дважды, но… уверен. Вряд ли. Понимаешь, Плотников ходил по грани, и рано или поздно…
— Таких, как он, сотни, — перебил его адвокат. — Сексуально озабоченный садист и пьяница… это еще ни чем не говорит! Семьдесят процентов мужчин бьют жен, это статистика.
— Согласен, не говорит, но только до поры до времени. Пока ничего не случилось. А если случилось, то садизм вполне может оказаться причиной.
— Ну, в общем, да, пожалуй, — не мог не согласиться адвокат. — И что теперь?
— Ты же понимаешь, что никаких разыскных действий я проводить не могу. Мне иногда говорят больше, чем оперативникам, но установить алиби, проверить показания, опросить соседей, не говоря уже об обыске… — Шибаев вспомнил сумочку Ильинской и махнул рукой, — незаконном, если повезет, сам понимаешь!
Кира Плотникова сидела на скамейке в парке, Володя в красной курточке — рядом на траве, сосредоточенно рассматривая мертвую красно-черную бабочку. Кира читала книгу, поминутно взглядывая на сына. Была она по своему обыкновению в черном.
На скамейку рядом с ней сел мужчина и сказал негромко:
— Добрый день, Кира! Как ваши дела?
Она, вздрогнув, повернулась к нему. Смотрела недоуменно и настороженно. Был это мужчина лет примерно тридцати с небольшим, с серьезным лицом, худощавый, в синей-желтой клетчатой рубашке и джинсах.
— Вы меня не помните? Мы познакомились на кладбище…
— Ах, да! — выдохнула она. — Помню, конечно, помню.
— Это ваш сын? — Мужчина кивнул на ребенка.
— Да, Володенька.
— Славный мальчик. Сколько ему?
— Два годика. А вы… я помню, вы сказали, что… — Она запнулась.
— У нас не было детей, мы с женой прожили вместе девять лет… Она умерла полгода назад. Рак.
— Горе какое… — вздохнула Кира.
— Горе, — согласился мужчина.
Некоторое время они сидели молча. Мальчик застыл как изваяние, рассматривая мертвую бабочку, а они оба, в свою очередь, смотрели на него.