Серебристый «Форд» тронулся за ней.
— Подъехать ближе? — спросил водитель.
— А что, заломим ручонки и в машину — секундное дело, — согласился пассажир на заднем сиденье.
— Крик поднимет, а тут народу полно, все знают друг друга, — проворчал недавний гость Антона. — Если бы темно было. А то запомнят номер и нас тоже… На хрен тебе проблемы? Ждем, когда подфартит.
Но Лера не сворачивала в тихие переулки, а, словно боясь остаться одна в большом городе, ставшем чужим, выходила на людные улицы. Внутри прижилась пустота, будто все ее чувства изжиты. В памяти Лера прокручивала кошмар, который недавно пережила…
Ночь и тишина приносили относительное облегчение, отчего-то день на Леру действовал угнетающе, хотелось спрятаться от света. Она плотно задергивала шторы, пила снотворное и ложилась спать, но сон не приходил. Изредка Лера забывалась, снилось ей все то же: поляна, Генрих, насильники и неизвестный. В холодном поту она вскакивала, случалось, кричала. Когда перепуганная нянька вбегала к ней, Лера махала на нее руками, мол, уйди, я заболела. И шла в ванную, отмокала от грязи, в которую ее втоптали. Лишь ночью она сходила вниз выпить воды, просто походить по дому, днем Лера не притрагивалась к еде и не выходила из спальни.
Однако ночью чувство вины, сменявшее дневные страхи, терзало ее с неменьшей силой. Однажды, взяв со столика таблетки, Лера замерла: а если все разом выпить? И не будет ни страхов, ни вины, ни воспоминаний. А сколько надо выпить, чтобы сразу? Вдруг этого мало? Тогда будет стыдно, придется объясняться… Нет, она не расскажет мужу о том, что с ней случилось. Лера осознала, как ей повезло, что вышла замуж за Антона, причинить и ему боль — это несправедливо. У нее задрожал подбородок, из глаз хлынули слезы.
— Дура, дура, дура…
Как она себя ненавидела! Но упаковку таблеток отложила. Ее смерть причинит боль Антону, остается только искупить вину… а как? Одно ясно: ее раскололи на мелкие части, теперь их не собрать, значит, прежней она уже не станет. Но почему? Почему Генрих так поступил?
Этот вопрос возник спонтанно, но он же и вывел ее из состояния упадка, когда жизнь не мила. Лера долго мерила шагами комнату, пока не вспомнила о незнакомце. Почему он там оказался? Почему стрелял в них? Во всем этом ей виделась не случайность, посланная свыше, а закономерность. И вот тогда Лера вспомнила, как незнакомец бросил ей кассету. Она кинулась к сумочке, вытрясла из нее содержимое прямо на пол, нашла кассету. Потом спустилась вниз, взяла кинокамеру, взбежала наверх, молясь:
— Только бы она подошла.
Подключив камеру к телевизору в спальне, Лера застыла перед экраном, усевшись прямо на пол. Появилось изображение, но в следующий момент радость перекрыл мертвый ком, застрявший в горле и душивший ее.
Вот Лера закалывает волосы, стоя в одном купальнике, и бежит к протоке. Теперь Генрих разделся догола, посмотрел в сторону, кому-то сделал знак пальцами о’кей и пошел к воде.
Следующий кадр. Он обнимает ее, стоя сзади, снимает лифчик от купальника и бросает его на берег. Листики с дерева от ветерка опустились на экран, чья-то рука их убрала… Поцелуи… Генрих взял ее на руки…
— Они что, были там с самого начала?! И все снимали?!
Теперь он уложил ее на плед. Удачно уложил, вдоль и напротив камеры. Страстные поцелуи взяты крупным планом, а когда Генрих начал целовать ее тело, крупный план задержался на одурманенном лице Леры, затем отдалился. Сняли все: и как он стягивал с нее стринги, потрясая торчащим членом, и как раздвигал ее ноги, и движения двух тел в экстазе, когда Лера отвратительно стонала. И снова взяли крупный план с ее перекошенным от скотского удовольствия лицом.
Смотреть было противно, она опустила голову, беззвучно рыдая. Два ублюдка были там с самого начала и все сняли на пленку, а Генрих знал это.
Услышав свои же крики, Лера опять подняла голову, уменьшила звук. Но теперь на экране была одна трава. И жуткие вопли, ее вопли. Записан был диалог Генриха с насильниками, потом выстрел…
Лера перемотала пленку на начало, не включала, чтобы заново посмотреть свой позор. Ей нужно было время прийти в себя, отдышаться, а дышала она так, будто попала в газовую камеру. Кружилась голова, как у пьяной. Не имея сил, Лера легла на ковер.
— Значит, он знал, что так будет? — проговорила она через полчаса. — Нет, не может быть. Он не мог…
Но эта мысль засела глубоко. Мысль нуждалась в объяснении, иначе недолго и с ума сойти, а объяснению поступок Генриха не поддавался. Первое, что пришло ей в голову, — она попала в руки садистов, которые снимают свои подвиги на пленку, потом смотрят, получая наслаждение. Убедительно, но не совсем. А незнакомец с пистолетом откуда взялся? Место безлюдное, вдали от города, он не мог там появиться случайно. Тогда зачем они это делали? Почему там появился незнакомец? Превозмогая отвращение, Лера включила запись, смотрела, стиснув зубы. На диалоге увеличила громкость.
— Красавчик, снимай на камеру!
— Нет уж, нет уж. Я свою работу сделал, а вы свою делайте сами. Она скоро выдохнется, вы тоже…
Лера остановила запись. О какой работе говорил Генрих? Что значит — «она скоро выдохнется»? Ах, ну да, Лера должна была выдохнуться, а ублюдки должны были ее снимать. Проще говоря, Леру собирались насиловать не один раз?! У нее зашевелились волосы на голове: а ведь незнакомец буквально спас ей жизнь ценой жизней трех ублюдков. Трех!
— Но почему? Что это все значит? Почему он там появился? С пистолетом. Почему?
И другой вопрос гудел в ушах: зачем Генрих сначала страстно любил ее, а потом отдал тем двум? Садисты сразу взялись за дело, без прелюдий.
— Зачем? — повторяла она как автомат.
А ведь ответ есть. Но где его искать?
…Постепенно Лера возвращалась в реальность, до этого она брела, отключившись от всего, наконец подумала о ночлеге. Надо где-то поспать, потом решить, как быть. Антон говорил о гостинице. Оглядевшись, Лера определила, на какой улице она находится, недалеко ходили трамваи, туда она и пошла. Свернула в переулок, всего-то осталось пройти небольшой квартал…
Днем она пряталась не только от домашних, но и от себя тоже. Ночами, подавляя отвращение и обиду, она с негодованием просматривала кассету, переживая все заново и пытаясь ответить себе на вопрос — что это было? И все же Лера обрела способность думать не о том, что произошло на поляне, хотя это останется с ней навсегда, будет точить изнутри и отравлять ее существование. Но теперь она думала и о цели Генриха. Они были знакомы пару месяцев, он водил ее на выставки, в кафе-бары, покупал цветы, кстати, недешевые. Зачем он завлекал ее, играл в любовь, что удавалось ему великолепно? Чтобы отдать Леру двум ублюдкам и наслаждаться актом насилия? Может, это новая форма маниакальных наклонностей? Но маниакальность не вязалась с Генрихом, нет, это не то. А что?
От простого объяснения — маньяк, придурок, отморозок — Леру уводил неизвестный, спасший ее. Он не просто так появился, а замаскировался полностью, Лера его не узнает, если встретит. Появился с оружием. Не раздумывая, застрелил троих. О чем это говорит? Он готовился к убийству! Готовился! И следил за Генрихом с Лерой. И спас ее от подонков.