Фрегат тем временем резво прыгал с волны на волну, матросы бодро карабкались вверх по выбленкам. Серо-зеленый Ла-Манш празднично переливался под осенним солнцем. Смуглое лицо его порозовело, Менакен с наслаждением вдыхал йодистый воздух и чувствовал себя… Боже Всемогущий, неужели свободным?
– Надвигается шторм. – Он вздрогнул и повернулся к боцману, дюжему бургундцу с седыми висячими усами. – Надо бы повернуть назад.
Абрахам перевел взгляд от удалявшегося в перламутровой дымке города к тому, что происходило прямо по курсу, и похолодел: небо, почти без перехода, из розово-золотистого становилось угрожающе чернильным. Тьма шла из Англии, будто предостерегала его от чего-то.
– Нет, – только и сказал он. И этой тьме, и предостережениям. Он не вернется ни во Францию, ни обратно под пяту испанцев – в Антверпен. Не было ничего дороже того острого, волшебного чувства свободы, только что охватившего его тут, на палубе.
– Нет, – повторил он боцману. Он не был владельцем, но был важным гостем владельца. И потому боцман, раздраженно сплюнув себе под ноги, развернулся и пошел вразвалочку обратно к капитанской рубке.
А Менакен закутался поплотнее в плащ и, отвернувшись от черной громады туч, которая угрожающе высилась по курсу, вновь стал смотреть туда, где небо было еще девственно чистым и зарождался свежий новый день.