Дверь распахнулась так широко и так резко, что Боголюбову пришлось ее придержать, чтоб не получить в лоб, и из нее выскочила Нина. Сегодня она была в джинсах и черном свитерке с иностранными буками на рельефной груди – ну ничего, ничего похожего на музейную работницу! Боголюбов даже засмотрелся.
– Что вы смотрите? – спросила Нина задиристо. – Хотите получить заявление по собственному желанию? Так вот, не стану я писать никаких заявлений! Вы здесь временно, это я вам точно говорю! А потом справедливость восторжествует.
– Какая справедливость? – пробормотал Андрей Ильич.
Саша тянул его за собой, и пришлось идти, вместо того чтобы насладиться препирательствами с хорошенькой девушкой, невзлюбившей его с первого взгляда.
…Она, пожалуй, вполне могла скакать через подоконники и перелезать заборы!
Саша открывал какие-то двери, почти тащил нового директора за собой, сзади что-то язвительное говорила Нина. Всей процессией они выскочили в просторный белый зал с колоннами, пролетели его и оказались в следующем, поменьше. Возле одной из картин толпились экскурсанты и Ася что-то говорила, уныло и монотонно.
– Мы поменялись, – сказала Нина и улыбнулась Саше. – Я лучше еще разок Анну Львовну послушаю. Анна Львовна, вот и мы.
Бывшая и. о. директора музея повернулась, взметнулись шелковые одежды, Дмитрий Саутин бережно поддержал ее под локоть.
– Извините за опоздание, – прощебетала Нина, – мы тут ни при чем…
– Нет никакого опоздания! – возразил Боголюбов с досадой. – Договаривались на десять, а сейчас, – он посмотрел на часы, – как раз ровно.
– Мы иногда группы пораньше пускаем, – сообщила Анна Львовна доверительно. – Музей по пятницам работает с десяти, а в остальные дни, кроме понедельника, с одиннадцати. В понедельник, как водится, выходной.
– Это Анна Львовна придумала раньше открывать, – похвасталась Нина. – Группы иногда с самого утра приезжают, людям приходится ждать, Анне Львовне всех жалко, вы понимаете…
– Ниночка, ну что ты?.. Итак, приступим!.. Я предлагаю начать с первого этажа.
Тут Нина вдруг всполошилась.
– Зачем, Анна Львовна! Давайте отсюда! Здесь основная экспозиция, внизу только местные художники. Я потом сама могу показать… – Она запнулась.
– Андрею Ильичу, – подсказал Иванушкин услужливо, и Нина усмехнулась саркастически.
…Выслуживаешься – вот как она усмехнулась. Надеешься, у нового руководства будут свои любимчики, в них метишь!.. Я все вижу, все знаю. Ну, мы еще посмотрим, кто кого!..
– Нет, нет, давайте спустимся.
– Не затрудняйте себя, – поддержал Нину Дмитрий Саутин. – Ну, первый этаж можно напоследок оставить, если вы считаете, что он необходим.
– Оттуда и начнем, – заключила Анна Львовна и твердо взяла Дмитрия под руку.
– Сердце у нее плохое, – негромко сказал Саша Андрею Ильичу, – по лестнице подниматься трудно, задыхается. Но упрямится, не слушает.
Они пропустили группу, которая затопала по парадной мраморной лестнице десятками ног.
– Наш музей существует девяносто лет, с двадцать четвертого года, – говорила Анна Львовна. – В усадьбе никогда не было никаких… государственных или советских учреждений!.. Наоборот, как только приняли решение о создании музея, сюда стали свозить произведения искусства и предметы интерьера из всех окрестных дворянских домов. Гражданская война по нашей губернии прошлась как молотом по наковальне. Отечественная тоже наделала немало бед и разрушений. До конца пятидесятых музей был в плачевном состоянии, но постепенно все наладилось. На восстановление понадобилось много лет!
Она опиралась на руку Дмитрия, шла медленно и говорила, слегка задыхаясь.
– В этой усадьбе, а она принадлежала Муромцевым, как вы знаете, бывали Тютчев, Батюшков, Грибоедов проездом!.. Аристарх Венедиктович, первый хозяин усадьбы, был очень богатым и образованным человеком. Столичную жизнь презирал и сыновей готовил именно в помещики, а не в гвардию, как было принято после Петра.
Боголюбов, который все знал и про усадьбу, и про Муромцева, не столько слушал, сколько смотрел по сторонам и на Анну Львовну.
Музей, похоже, на самом деле содержался в идеальном порядке: нигде никакого запустения, пыли, следов недавнего потопа или чего-то в этом роде. Многочисленные полотна на стенах грамотно и аккуратно подсвечены, в залах и на лестнице датчики влажности и температуры, бесценные паркеты сияют, как будто их чистили только что. Для экскурсантов положены ковровые дорожки, застеленные сверху серой холстинкой – свежей, никаких отпечатков ног, хотя на улице сыро.
– Интерьеры – у нас интерьерная экспозиция называется не слишком оригинально: «Быт помещика» – в той части музея, а здесь десять залов изобразительного искусства. Коллекция богатейшая! Имеем возможность даже делать тематические выставки – из собственных запасников, между прочим!..
– В прошлом году была «Весна в произведениях русских художников», – сунулась Нина. – Очень хорошая выставка!..
– А на первом этаже представлены наши земляки, Богданов-Бельский, Зворыкин, Крыжицкий, Сверчков.
Растянувшаяся группа плелась по залу в сторону Аси, которая, глядя в пол, стояла возле стены с овальными портретами.
– Лучше бы ты сама провела, Нина, – сказала Анна Львовна с тихим неудовольствием. – Люди за экскурсию деньги платят и хотят, чтобы…
Ася, хоть и смотрела в пол, начальство заметила, встрепенулась, бледный носик пошел красными нервическими пятнами. По всей видимости, и она не ожидала, что Анна Львовна спустится на первый этаж.
Боголюбов прошел вперед: ему интересно было определить время, когда писались портреты в овальных рамах и как именно они подобраны. Композиционно они смотрелись великолепно – ай да Анна Львовна!..
Он не дошел до бархатного каната на металлических блестящих стойках нескольких шагов. За его спиной кто-то хрипло вскрикнул.
Боголюбов оглянулся.
Анна Львовна с ужасом смотрела на Асю. Одной рукой она махала перед собой, как бы стараясь отогнать нечто невидимое, а второй схватилась за горло.
От изумления Боголюбову показалось, что она сама себя душит и вот-вот задушит. Лицо Анны Львовны вмиг стало белым и плоским, только шевелились ярко накрашенные алым губы.
– Не… может… быть, – выговорили эти губы, и Анна Львовна повалилась навзничь.
На похороны скоропостижно скончавшейся Анны Львовны собрался весь город. Огромная толпа прошла за гробом по центральным улицам и поднялась на горку. Боголюбов, проезжая мимо в первый раз, думал, что на горке рощица, светлая, просторная, а оказалось – городское кладбище.
В толпе говорили про обширный инфаркт, «удар», «не перенесла унижения», «сердце и не выдержало».
На Боголюбова смотрели, как будто он был во всем виноват, за спиной громко и укоризненно говорили про москвичей, от которых исходят все беды. К нему никто не подходил, даже Саша Иванушкин стоял отдельно.