– Я, пожалуй, выйду через главный вход. – Саутин задержался возле орехового стола, на котором стояли ваза с белыми лилиями и роскошный портрет Анны Львовны. – Вот это вы хорошо сделали. Оказали уважение.
– Это не я. Это Нина и Саша Иванушкин.
– Ну, значит, они молодцы. Поблагодарите их от меня.
Это была попытка нащупать прежний тон, который, видимо, был принят раньше, когда здесь царила Анна Львовна, а Саутин был не только фаворит и камергер, но и финансист, отчасти начальник!
– Да вы сами поблагодарите! – воскликнул простак Боголюбов. – Им, наверное, приятнее будет от вас услышать! Вот Нина поправится – она внезапно заболела, – и вы ее поблагодарите.
– Чем она еще заболела? – процедил Саутин.
Боголюбов проводил его до охранника в форме, посторонился, пропуская экскурсию – среди ребят тот, в красной кепке, разглагольствовал громче всех и гримасничал особенно активно, – и вернулся на второй этаж.
Саша Иванушкин был на месте, директорский кабинет стоял нараспашку.
– Ты зачем собаку в музей привел? – страшным голосом спросил Саша, когда Боголюбов к нему заглянул. – Старушки все в ужасе, сейчас вторую кляузу министру настрочат!..
– Саш, камеры во дворе работают?
– Какие камеры? Ты бы ее хоть в кабинет завел, торчит на лестнице у всех на виду!..
– У меня ключа нет.
– Елки-палки, я забыл!..
– Камеры, – напомнил Боголюбов перепуганному перспективой кляузы заместителю. – Работают?
Саша некоторое время соображал, а потом покачал головой виновато.
– Только этого никто не знает, Андрей. Это же правилами категорически запрещено!.. Камеры должны работать, а у нас ни на фасаде, ни во внутреннем дворе!.. Ну, то есть работают, конечно, но с переменным успехом. Это уж мы так говорим, что у нас муха не пролетит…
– Почему? – осведомился Боголюбов. – Почему не работают?
– Да как стали переустанавливать систему, так с тех пор запустить и не могут! То работает, то не работает! Гроза пройдет или снегопад сильный, и все по новой начинается, хоть плачь! Вот Анна Львовна и придумала: лампочки сигнализации рядом с камерами вкрутили, значит, сигнализация вполне исправна, лампочки горят. Посторонний никогда не догадается, что камеры не работают.
– Хорошая придумка, – оценил Андрей Ильич и распорядился: – Значит, нужно сделать, чтобы камеры работали. – Он немного подумал. – А… давно это началось?
– Что?
– Катавасия с камерами?
Саша хотел было пожать плечами, но ограничился тем, что почесал нос.
– Я даже не знаю, – сказал он виновато. – Когда я пришел в музей, они уже не работали.
…Скорее всего, в тот момент, когда меня выволокли из здания музея и потащили в торговые ряды, камеры не работали, и увидеть злоумышленника не удастся. Ловко придумано, правда!.. Вот вопрос: чем Анне Львовне мешали музейные камеры?.. Сигнализация, выходит, не мешала, а камеры?..
…Что тут происходит, а?..
Саша притащил на поводке упиравшуюся Мотю и прикрыл дверь в директорский кабинет. Боголюбов, прищурившись, оглядывался по сторонам, как будто был здесь впервые, и напевал «Жил-был у бабушки серенький козлик» на мотив «Сердце красавицы склонно к измене». Он рассеянно потрепал Мотю по ушам и велел Саше снять черный креп с зеркала.
– Может, подождем? – спросил заместитель. – Хотя бы до девятого дня, а? Ну, чего людей нервировать, Андрей?
– Я сам нервничаю, когда на него смотрю, – заявил Андрей Ильич. – А я что, не человек?..
Тем не менее креп снимать не стали. Боголюбов, потянув за струну, по очереди поднял кудрявые музейные шторы, впустив в кабинет весеннее солнце, просунул руку в решетку, распахнул окно. Сразу стало слышно птиц, голоса на площади, фырчанье автобусов, похожих на пароходы. Андрей Ильич подышал полной грудью, повернулся и сел на подоконник. С этой стороны жизнь была пыльной, скучной и неуютной.
Странно, что Анна Львовна работала в таком неуюте, удивился он. Все же она была большая кокетка! Или она не здесь работала? Или она вообще не работала?.. А как она жила? Тоже неуютно?..
– Мне нужно посмотреть картину, которую директрисе подарил Сперанский, – сказал он, решив, что попасть в ее дом можно только под этим предлогом.
– Андрей, я не знаю, как это устроить.
– Надо позвонить ее сыну в Кисловодск или куда?.. В Ессентуки? И спросить разрешения. Есть телефон?
– Куда позвонить?! А, сыну. Не знаю, Андрей, у меня его телефона нет. Наверное, у Саутина есть. Зачем он сегодня приезжал?
– Я не понял, – честно признался Боголюбов. – На меня посмотреть, себя показать. Он же при Анне Львовне здесь был главным, насколько я понимаю. Ты говорил, что в пятидесятые годы музей переживал не лучшие времена. Тогда пропали какие-то работы?
– Это не я говорил, это Анна Львовна рассказывала, – сказал Саша, подумав. – Работы во время войны пропали, а в пятидесятые их стали возвращать! Музей долго восстанавливали!
– А картины папаши Сперанского когда в фондах появились?
Саша все-таки пожал плечами. Плечам и особенно шее было тесно в клетчатой рубахе с наглухо застегнутым воротником.
– Это надо уточнить, – сам себе сказал Андрей Ильич.
– Дался тебе этот Сперанский.
Боголюбов на подоконнике поболтал ногами.
– Я не могу понять, в чем тут штука. За что Анна Львовна так его любила? Почему пришла в такой восторг, когда писатель притащил ей картину? Я ее долго рассматривал! Ну, картина и картина!.. У него в доме на стене еще три десятка таких висит.
И задумался.
Загадочное превращение уездного писателя из шалуна и всеобщего любимца в почти делового человека, случившееся сразу после похорон Анны Львовны, тоже было необъяснимо. Алексей Сперанский в трактире «Монпансье» отличался от Алексея Сперанского в собственном доме разительно! Который из них настоящий?
А убогая Ефросинья? Кто ею руководит и зачем? Что нужно неведомому руководителю от Андрея Боголюбова? Поначалу она пыталась его напугать, это очевидно. А потом? Зачем она принесла письмо Анны Львовны с синим прямоугольным штампом «Копия»? Что он должен сделать с этим письмом? Ознакомиться и еще раз убедиться, что покойная и. о. директора не желала, чтобы он возглавил музей? Он убедился, и что дальше?
Кто такой Дмитрий Саутин? Местный предприниматель, которому некуда деньги девать, и по доброте душевной он «помогает музею» – такова официальная версия! Но он не просто помогает, он в курсе всех дел, музейные старушки подобострастно кланяются ему, а вовсе не новому директору, он распоряжается, кого похвалить, а кого поругать и за что! Какой у него может быть… интерес? И как его выявить, этот самый интерес?..