Ненастье | Страница: 33

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Саня Флёров в бушлате торчал на костылях в условленном месте.

— Немец, здорово! — зарычал он и едва не упал, сронив с головы шапку.

Герман подхватил его под руку, установил вертикально, поднял шапку.

— Видел тебя по телику! — хрипел Саня. — Ну, ты ваще стальной тампакс! Это же надо, как ломанул кассу! Уважаю, бр‑ратуха! Щ‑щесно, не ожидал!

Герман внимательно посмотрел Сане в лицо.

— Флёров, ты чего, бухой? — тревожно спросил он.

— Идём тоже замахнём! — Саня попытался обнять Германа. — Тут рядом!

— Да как же так можно‑то? — разозлился Герман. — Что за хрень, Саня?

— Не ссы! — Флёров снова поскользнулся, хотя не сделал ни шага. — Я всё х‑хонтролирую! Я тебя не подвёл! Пис‑сец, какой расклад, Немец!

— Понятно, уговору отбой, — отрезал Герман. — Пока, Саня.

Он повернулся и пошёл прочь. В душе была ошеломляющая пустота.

— Стой, Немец! — заорал сзади Саня. — Ты чо?! Всё нормал‑левич!..

Герман услышал бряканье и шлепок. Саня всё же упал.

— Я же за тебя выпил! — крикнул Саня. — Мне бы ногу, я б с тобой!..

Герман знал всю хитрость пьяных мужиков, которые вроде ничего не соображают, но уговорят, подмаслят, уломают, разжалобят… Однако дело не в жалости. Мало ли чего Саня поведает о причинах своего пьянства врачам или ментам, которые его примут? Расскажет, что обмывал удачу друга — и менты узнают, что Неволин до сих пор в Батуеве. Проклиная себя, Герман вернулся к Сане, который валялся на заснеженном асфальте и шевелился с костылём, будто переломанный журавль. Герман взгромоздил Флёрова на ноги и поволок к воротам больничного городка. На них оглядывались.

Герман донёс Саню до выхода с территории медсанчасти. Здесь всегда дежурили такси. Герман сунулся к ближайшему.

— До «афганских» домов «на Сцепе» подкинешь, командир?

Он запихал Флёрова на заднее сиденье, подоткнул край его бушлата.

— Не‑е, если ты сам не поедешь — то выгружай! — сердито заявил таксист. — Он мне чехлы заблюёт! И кто его от машины домой потащит?

«Не всё ли равно мне, почему бы и нет?» — подумал Герман. У него было лишнее время до восьми часов вечера.

Он сел на переднее сиденье, поставил саквояж на колени, пристегнулся.

Просто охренеть. На нём — двадцать два миллиона рублей. Он объявлен в федеральный розыск. А он тут посреди города у всех на глазах кантует пьяного приятеля. Но ведь не бросишь же Саню — невменяемого, безногого…

Пока тачка ехала через пробки, слава богу, стемнело.

Таксист свернул во двор «на Сцепе» и притормозил у нужного подъезда. Герман выбрался из машины, поневоле вжимая голову в плечи. Здесь чуть ли не каждый житель знает его в лицо… Но зима, вечер — авось никто его не разглядит… Герман расплатился, достал бессмысленно хрипящего Саню из такси и поволок к подъезду. Флёров еле переставлял ноги, ныряя на ходу, стучал костылём по скамейкам, по ступенькам, по железным прутьям перил.

Настёна открыла дверь и посторонилась, пропуская гостя в квартиру. Герман занёс Саню и уложил на пол в комнате. Саня что‑то бормотал.

— Вот так вот получилось, — сказал Герман, поглядев на Настёну.

— Прости, — негромко сказала Настёна. — Он вообще‑то не запойный.

— Тебе видней.

— Я в курсе всего, Неволин. Смотрела новости. Хочешь пожрать?

— Да какой тут ужин, Настёна? — вздохнул Герман. — А сын у вас где?

— Гуляет с подругой, придёт уже ночью. Неволин, а что… — Настя отвела взгляд, — с твоими деньгами у нас теперь уже всё, да? Ничего не будет?

Лицо её как‑то разом обвисло, отяжелело, будто её обманули.

— Сашка тебе всё‑таки разболтал про наши планы?

— Нет, Гера, Сашка не трепло, — Настёна искала, куда деть руки. — Просто я сама тогда всё слышала с кухни… Стены‑то картонные.

Герману стало жалко её. Она надеялась, что муж получит деньги — заведёт бизнес — наладит жизнь. Конечно, деньги краденые. Но у кого?! У того, кто сам всё украл. А ведь ей уже сорок пять. И сына надо загнать в институт, а то — как отец — уйдёт в армию и вернётся инвалидом с очередной войны в горах… Да боже мой, как хочется просто пожить, а не колотиться!

Герман отвернулся. Он же взрослый мужик, он был на войне, и даже тут, в своём мирном городе, он тоже стрелял в людей… Он ограбил броневик с охранниками… Ну чего же он раскис, дурацкий Жалейкин? В чём он виноват перед этой бабой? Он не обязан ей помогать! Она вообще жива‑здорова.

Он молча прошёл мимо Настёны на кухню, отодвинул со стола немытую посуду, расстегнул пальто и начал выкладывать пачки денег. Настёна смотрела из коридора, механически вытирая руки передником.

— Здесь шестнадцать миллионов, — сказал Герман. — Четыре миллиона Сашке и его парням, двенадцать они должны положить мне на карточки в рублях и в валюте. Вот на листочке номера моих банковских счетов. Саня всё это знает, Настёна. Я лично тебе поясняю, чтобы ты не подумала чего.

— Так много денег! — Настёна ошарашенно покачала головой.

«Если бы ты знала, сколько их на самом деле», — подумал Герман.

— Сама соображаешь, Настёна, что эти деньги — мой приговор, — Герман для наглядности указал на деньги пальцем. — Да и ваш с Саней тоже. Но вы понимаете, как надо себя вести. Или я могу всё забрать и уйти.

— Нет, надо попробовать, Гера, — с отчаяньем вздохнула Настёна.

Он спускался по лестнице, а не на лифте, чтобы успокоить нервы. Всё будет хорошо. Через несколько дней он сунет карточку в банкомат и увидит, что счёт начал пополняться, — значит, Флёров выполняет обещание. Герман верил, что Флёров протрезвеет и сделает, как условились. Верил, что Сашка, его парни‑инвалиды и Настёна будут молчать. Никто Немца не обманет. Ох, как же давно Лихолетов внушил ему, что «афганец» «афганца» не кинет!

Но проблема была в другом — в мешках из погреба. Герман планировал так. Если Сашка перечислит ему двенадцать лимонов, значит, он надёжный; после операции можно будет позвонить ему и рассказать уже про погреб. Пусть он съездит в Ненастье, достанет оставшиеся деньги и опробованным способом закатит их Немцу на карточки, взяв себе оговорённый гонорар.

Но сегодня стало ясно, что на Флёрова полностью полагаться нельзя. Он парень нормальный, но не справился с удачей в четыре лимона — сорвался, забухал. А сто двадцать бесконтрольных лимонов его раздавят. Значит, надо придумать иной вариант, как перевести деньги из погреба на карточку.

Подняв воротник, опустив наушники у кепки, Герман шагал по тротуару мимо подъездов. На их козырьки парни летом вылезали пить пиво… А таких стальных дверей даже в годы «афганского сидения» здесь не было… Детская площадка в центре двора плотно окружена автомобилями… Вот тут сожгли «крайслер» Жорки Готыняна. А вон там на табуретках стоял гроб Гудыни… На площадке, где мусорные баки, топтались пикетчики… Герман повернул за угол. Улица в огнях. Над ней — тёмное небо. На торцевой стене дома высоко висит балкон его квартиры — наблюдательный пост их «блиндажа»… Даже не верится, что всё тогдашнее происходило с ним самим.