Клюбен скомандовал прибавить пару и повернуть на восток. Туман продолжал надвигаться, но немного медленнее. Пароход все еще освещало солнце.
На эти маневры, между тем, уходило время. В феврале ночь наступает рано.
Гернзеец, вглядывавшийся в туман, обратился к спутникам:
– Проклятый туман!
– Как он портит море, – отозвался один из торговцев.
Второй добавил:
– Какая неприятность!
Гернзеец подошел к Клюбену:
– Капитан Клюбен, я боюсь, туман помешает нам добраться.
Клюбен ответил:
– Я хотел остаться в Сен-Мало, но мне посоветовали ехать.
– Кто?
– Старые моряки.
– Ну что ж, – возразил гернзеец, – может быть, оно и правильно. Кто знает, не будет ли завтра бури. В это время года всегда нужно ждать самого худшего.
Через несколько минут Дюранда врезалась в туман.
Те, кто стоял на носу, сразу исчезли из глаз застывших на корме. Пароход оказался перерезанным на две части влажной серой перегородкой, затем все судно погрузилось в пелену. Солнце стало напоминать скрытую облаками луну. Все почувствовали холод. Пассажиры закутались в плащи, матросы надели теплые куртки. Море было по-прежнему спокойным и гладким. Оно казалось зловещим, все выглядело немощным и бледным, и лишь клубы черного дыма врезались в молочную пелену, окутавшую Дюранду.
Держать курс на восток было уже бесполезно. Капитан повернул на Гернзей и велел усилить ход.
Пассажир-гернзеец, бродя по судну, услыхал разговор негра Имбранкама с кочегаром. Он начал прислушиваться. Негр говорил:
– Утром, при солнечной погоде, мы шли медленно; а теперь, несмотря на туман, мчимся изо всех сил.
Гернзеец подошел к Клюбену и спросил:
– Капитан Клюбен, это ничего, что мы идем так быстро?
– У нас нет другого выхода, сударь. Я должен наверстать время, потерянное из-за этого пьяницы-рулевого.
– Вы правы, капитан Клюбен.
Клюбен добавил:
– Я спешу добраться до берега. Довольно и тумана, а тут еще надвигается ночь.
Гернзеец, приблизившись к торговцам, сказал:
– У нас прекрасный капитан.
Дюранда прошла мимо рыбачьего судна, из осторожности бросившего якорь. Находившиеся на судне рыбаки заметили, что Дюранда несется с большой скоростью и движется неправильным курсом. Она слишком уклонялась на запад. Пароход, летящий на всех парах среди тумана, поразил их.
К двум часам туман настолько сгустился, что капитан вынужден был покинуть свое место и подойти к рулевому. Белая тьма окружала Дюранду, ни море, ни небо не проглядывались.
Ветра не было. Бидон со скипидаром, подвешенный под капитанским мостиком, даже не колыхался. Пассажиры притихли.
Парижанин начал насвистывать сквозь зубы песенку Беранже.
Один из торговцев обратился к нему:
– Вы едете из Парижа?
– Да, сударь. – Он продолжал свистеть.
– Что там слышно?
– Все по-прежнему. Вкривь и вкось.
– Значит, на суше происходит то же, что и на море?
– Да, мы вот и на море попали в переделку.
– И можем угодить в большую беду?
Парижанин воскликнул:
– В какую беду? Что вы называете бедой? Вот, например, пожар в Одеоне – беда. Сколько людей он разорил! А справедливо ли это? Я не знаю, сударь, как вы, но мне такое вовсе не нравится.
– Мне тоже, – ответил торговец.
– Все, что творится на белом свете, производит впечатление испортившегося механизма. Я думаю, Господь Бог здесь ни при чем.
Торговец почесал затылок, как бы силясь понять его слова. Парижанин продолжал:
– Господь Бог отсутствует. Нужно было бы издать приказ о том, чтобы он занялся своими делами. Он залег отдыхать и не интересуется нами. Нет, право, сударь, все идет из рук вон плохо, и это потому, что Бог устроил себе каникулы, а делами заправляют его ангелы, кретины с воробьиными крылышками.
Капитан Клюбен, незаметно приблизившийся к ним, положил руку на плечо парижанина и сказал:
– Тсс… сударь, будьте осторожны в выражениях. Мы находимся в море.
Все промолчали.
Через несколько минут гернзеец, слыхавший весь разговор, прошептал на ухо торговцу:
– Какой набожный человек!
Дождя не было, но все промокли насквозь. Никто не знал точно, куда движется пароход, и всем было не по себе. Казалось, судно погрузилось в царство печали. Туман всегда создает тишину: он усыпляет волну и заглушает ветер. В этой тишине шум парохода представлялся беспокойным и жалобным.
Навстречу не попадалось ни одного корабля. Если даже где-нибудь со стороны Гернзея или Сен-Мало, вне полосы тумана, и были в море какие-нибудь суда, они не могли видеть Дюранду, и черная полоса ее дыма должна была им казаться лишь странной кометой в белесом небе.
Внезапно Клюбен закричал:
– Негодяй! Ты не так правишь! Ты нас погубишь. Убирайся в черту, пьяница!
И он сам взялся за руль.
Смущенный рулевой спрятался в рубке.
– Теперь мы спасены, – сказал гернзеец.
Пароход продолжал мчаться. К трем часам туман стал медленно подниматься и показалось море.
– Ох, мне это не нравится, – сказал гернзеец.
И в самом деле, туман может рассеяться лишь от солнца или от ветра. Если он рассеивается от солнца – хорошо. Но для солнца было уже слишком поздно. В феврале оно в три часа дня чересчур слабое. А ветер, разыгрывающийся в это время дня, опасен. Он зачастую предвещает бурю.
Однако если ветерок и был, то очень маленький.
Клюбен управлял пароходом, не отходя от руля, и слова, которые он бормотал, доносились до пассажиров:
– Нельзя терять ни минуты. Из-за этого пьяницы мы опоздали.
Его лицо было непроницаемым.
Море уже не выглядело таким спокойным. Кое-где на нем появились барашки. На поверхности воды там и сям дрожали пятна света. Такие пятна тревожат моряков: они указывают на прорывы, сделанные в пелене тумана ветром. Туман поднялся для того, чтобы затем сгуститься еще больше. Пароход попал теперь в самую его гущу. Временами круг разрывался, сверкал клочок неба, и затем завеса смыкалась снова.
Гернзеец, снова взяв подзорную трубу, обратился к Клюбену:
– Капитан Клюбен, мы идем на утес Гануа.
– Вы ошибаетесь, – холодно ответил Клюбен.
– Я уверен в этом!
– Это невозможно.