– Вот сколько говаривал Шимонович, что хуже нет – на двух лавках сидеть, непременно свалишься, обе потерявши…
Юрий и без Кузьмы понимал, что делает не то. Его душа уже рвалась в Суздаль, посмотреть, как там его сыновья, как идет покос, строительство, но и бросить начатое он тоже не мог.
Не допустив на переяславльский стол племянников и убедившись, что Вячеслав в таком трудном городе править попросту не способен, Юрий Владимирович встал перед выбором: бросить все и вернуться или остаться в Переяславле самому. Вообще-то Мономах так сидел – был князем и Ростовским, и Переяславльским. Но у Мономаха не было таких бешеных племянников.
И все же Юрий сдаваться не собирался. Он взял Переяславль под себя, отдав дань от Ростова Великому князю Ярополку.
Страдалец Всеволод Мстиславич возвратился в Новгород и сразу почувствовал, что ему не слишком рады. Самолюбивые новгородцы не смогли простить князю то, что он так легко сбежал от них в Переяславль, и теперь смотрели на него косо. Единственной поддержкой стал приехавший туда же брат Изяслав Мстиславич. Все познается в сравнении, только поговорив с братом, Всеволод осознал, что его дела не так уж плохи, новгородцы хотя и ворчат, но терпят князя, а вот Изяслав и вовсе остался без удела.
Рослый, красивый, воинственный Изяслав, очень похожий на их отца Мстислава, казалось, должен бы очень глянуться Новгороду, ведь любили же новгородцы князя Мстислава, ох, как любили! Но быть похожим на отца – не значит снискать любовь так же, как он. Мстислава просто терпели.
Новгород-то терпел, а вот сам Мстислав – нет. Не мог он простить Юрия Владимировича, из-за требований которого остался без земли. Сам так вон сидит на двух княжествах – и в Переяславле, и Ростово-Суздальская земля под ним. Не раз говорили об этом братья за братиной, и с каждым днем все чаще звучала мысль отобрать у Юрия его Залесье, хватит с него Переяславля!
С княжьего двора такие мысли быстро перекинулись на вечевую площадь перед Софией. В Новгороде нашлось немало тех, кто готов был пограбить стремительно богатевших соседей, тем более когда их князь далече. Но на вече Новгород раз за разом делился на две части: тех, кто хоть завтра в поход, и тех, кто против. Крик стоял немыслимый, но переорать друг дружку никак не могли, а потому все лето медлили.
Прознав о непорядках, митрополит Михаил наложил на весь город епитимью за такие глупости. Сначала страшно смутились, испугались, но кого это когда попытка усовестить издалека останавливала? Накануне Троицына дня вечевой колокол снова звал к Софии. Собираясь, новгородцы заранее закатывали рукава рубах и подхватывали дреколье, понимая, что просто криком дело не обойдется. Так и есть, стычка произошла на мосту – самом обычном месте для выяснения отношений между несогласными.
В келью к новгородскому епископу Нифонту почти вбежал инок Исайя:
– Владыка, там…
Что именно «там», и объяснять не нужно – новгородцы даже до веча не дотерпели, начали драку прямо на мосту. Слово за слово, в ход пошли кулаки и дреколье. Уже держались за свороченные носы первые пострадавшие, уже летели в воду первые сброшенные, истошно кричала какая-то баба над своим лежавшим с разбитым лицом мужем, уже лица красные, а в глазах бешенство, и все равно кто кого и за что, главное – ударить!
– А ну разойдись, чертовы дети! – епископ с большим крестом в руке метнулся между самыми драчливыми на середине моста.
На мгновение новгородцы обомлели, замерли, но почти сразу кто-то посоветовал:
– Владыка, ты бы шел отсюда, ненароком зашибем…
– Я те зашибу! – голос Нифонта неожиданно перекрыл все остальные голоса, заставил замолчать. – Разойдись! Кто ослушается – прокляну!
Не сразу, но подчинились, только надолго ли?
А тут послание митрополита Михаила… Но новгородцы нашли выход, отправили в Киев целое посольство, а на ростовские земли все равно собрались.
Шли по Волге, ежедневно собираясь и ругаясь. Недовольные сами собой, на том же собранном вече отняли посадничество у Петрилы Микульчича и поставили на его место Иванку Павловича. Помогло мало, все равно половина упорно тянула домой. В конце концов решили вернуться и подготовиться получше.
Изяслав просто бесился, слушая все эти споры и шатания, а потому в Новгород возвращаться не стал, остался в Волоке-Ламском.
Юрий в это время помогал старшему брату, Великому князю Ярополку, в борьбе против черниговских князей.
Но ни новгородцы, ни князь Всеволод не успокоились. Их не остановило даже то, что митрополит Михаил сам приехал унимать ретивых любителей завоевывать чужие земли.
И снова шумело вече, пытались увещевать неразумных горожан митрополит и епископ, новгородцы словно с цепи сорвались, теперь уже сомневающихся почему-то не было, даже пророчества митрополита, что если пойдут, то будут биты, не помогло. Его самого силой задержали в городе, чтобы не сообщил о предстоящем походе в Суздаль.
Сообщили и без него, но в последний день декабря огромное войско все же выступило из Новгорода снова в направлении Волги. Сразу почувствовали, что поход будет нелегким, мороз, метель, бесконечный снег… А суздальцы справились и без князя Юрия Владимировича, были у них и силы, и воеводы…
Новгородцы, перемерзшие и измученные трудным переходом, и вовсе потеряли боевой дух, когда увидели войско, какое выставила против них Ростово-Суздальская земля на реке Кубре на Ждане-горе. Может, и хотели бы повернуть обратно, да поздно уже. Разгром новгородцев оказался полным, хотя и суздальцев погибло тоже немало. Но у новгородцев не вернулись оба посадника – и бывший Петрило Микульчич, и новый Иванко Павлович, да еще много кто. Князю Всеволоду удалось бежать с остатками своего войска.
А князь Юрий Владимирович был вынужден в это время разбираться с делами вокруг Переяславля и Чернигова. Воевать вместе с братьями, Ярополком и Андреем, против черниговских князей и против половцев. Конечно, это мало понравилось суздальцам, Шимонович даже отправил своему бывшему подопечному, который теперь редко слушал старого тысяцкого, гневное письмо с укором, что о делах брата думает, а о собственных забыл.
Но Юрий, считая себя обязанным помогать Великому князю, все же вернулся в Суздаль только тогда, когда с черниговскими князьями и с половцами был заключен мир.
В Суздале косились обиженные бояре и даже простые горожане, Юрий дал себе слово не бросать свое княжество, чтобы не было беды.
А в Новгороде происходили странные события. После разгрома на Ждане-горе прошло больше года, когда новгородцы, сговорившись с псковичами и ладожанами, вдруг встали против князя Всеволода Мстиславича. Такого еще никогда не было, князя могли не принять, прогнать, но чтоб под замок сажать…
Два месяца бедолага просидел взаперти, пока не решили отправить его из города.
Почему вдруг теперь новгородцы решили спровадить Всеволода Мстиславича, они и сами объяснить не смогли бы. Просто вдруг «вспомнили», что он «не блюдет простого народа», словно раньше этого не замечали. И до такой степени возмутились, что посадили под замок в Епископский дом всю княжью семью – его, жену, детей и тещу, а к Святославу отправили гонца с предложением занять Новгородский стол. Святослав Ольгович, тот самый, с которым одновременно женился Гюрги (Юрий) Владимирович, взяв каждый по половецкой княжне, долго не раздумывал, да и бедолага Всеволод от себя прибавил, чтоб приезжал поскорее, освободил его из-под стражи и позволил уехать.