– Плевать я хотел на его месть! Отобьемся.
– Понятно, что отобьемся, вот только какой ценой? Это, Дмитрий, вопрос.
– Все. Пошел я.
– Ступай, бедовая твоя голова. Я тут буду, если что, кликни. Со мной Лихой да Дубина. На площади Бурлак среди посадских. Поможем.
– Давай, помощник!
Дмитрий пошел во дворец. Когда он проходил мимо Шуйского и бояр, те сразу прекратили разговор между собой. Ургин почувствовал на себе их недобрые взгляды, но не обратил на это внимания, как не счел нужным даже кивком поприветствовать персон, ставших правителями Руси.
Стражник, оставленный у покоев великого князя, выставил в сторону бердыш, перекрывая проход Ургину.
Дмитрий спросил:
– Знаешь ли ты, кто перед тобой, ратник?
– Знаю, но князь Шуйский приказал к государю никого не пускать.
– Я не хочу причинять тебе зла, ратник, но лучше уйди по-хорошему. Иначе ты и бердыш свой поднять не успеешь, как голова слетит с плеч. – Ургин взялся за рукоять сабли.
Стражник, наслышанный о решительности и бесстрашии князя, отступил от дверей.
Дмитрий вошел в опочивальню.
Великий князь плакал, сидя на лавке. Он успел немного успокоиться, начал понимать, что незачем биться об пол. Овчину уже не вернуть.
Ургин подошел к нему, поклонился.
– Здравствуй, великий князь.
Иван поднял на него заплаканные глаза, в которых читалась недоброжелательность.
– Кто ты?
– Ты что, Иван? Не узнал? Я же Дмитрий Ургин, хранитель твоего покоя и ответчик за твою безопасность.
– Да? А где же ты был, когда здесь, в моих покоях, разбойники избивали князя Овчину? Где ты был, когда Шуйский толкнул меня, великого князя, безопасность которого ты должен беречь, под лавку. Где? Во дворе ждал, сговорившись с Шуйскими?
– О чем ты, Иван? Разве я допустил бы такое? Я только что приехал в Кремль, от своего стражника узнал об аресте князя Овчины и тут же поспешил к тебе.
– Я не верю тебе. Ты такой же, как и Шуйские, как и все бояре. Они при народе показывают свое повиновение мне, а во дворце внимания на меня не обращают, да еще и издеваются.
– Не говори так, великий князь. Я не заслужил твоих упреков.
– Тогда иди и освободи Овчину! Узнай, куда Шуйские дели мою мамку Аграфену. Приведи их ко мне. Пусть бояре придут и попросят прощения.
Дмитрий вздохнул.
– Это не в моих силах, государь.
– Зачем так говоришь? Не желаешь помочь князю Ивану, потому как не любишь его! А я люблю и хочу, чтобы он был рядом со мной. Еще Аграфена и брат Юрий.
– Дело, государь, не в наших с князем Овчиной-Телепневым отношениях. Да, у нас не было взаимной симпатии, но мы и не желали друг другу смерти. К сожалению, сейчас уже ничем нельзя ему помочь.
– Его убили?
– Думаю, да. Но если и не убили немедля, то все одно исхода из тюрьмы ему нет.
– Но за что его схватили Шуйские? Что плохого он им сделал?
– Поймешь позже, государь.
– Ты как Иван Шуйский. Он тоже злобно говорил, мол, приказывать будешь, когда подрастешь. Вы с ним одинаковы.
– Тебе надо успокоиться, государь. Не всегда в этой жизни мы получаем то, чего желаем. С этим придется смириться.
– Смириться? – вскричал восьмилетний мальчик. – Нет! Я никогда не забуду князя Ивана и не прощу Шуйских. А тебя больше видеть не желаю. Ты предал меня, как и все вокруг. Как Федор Колычев, который тайно удалился из Москвы. Уходи!
– Государь!..
Иван закричал:
– Я сказал, уходи! Стража!
Князь Ургин печально посмотрел на мальчишку, вновь забившегося в истерике.
– Видит Господь, государь, я не заслужил твоей опалы. Но подчиняюсь. Прощай, великий князь, да поможет тебе Бог!
Ургин вышел из покоев. Иван зарыдал еще сильнее. Он хотел закричать, мол, останься, Дмитрий, но слезы и судороги, сдавившие шею, не позволили ему сделать этого.
Ургин чернее тучи спустился по дворцовой лестнице. У храма по-прежнему стояли Иван Шуйский и несколько приближенных к нему бояр, окруженные дворцовой стражей. Дмитрий направился к ним.
Григорий увидел это и подозвал к себе ратников особой стражи Егора Лихого и Афанасия Дубину.
Шуйский заметил Дмитрия и воскликнул:
– Сам князь Ургин?! Приветствую тебя!
– Отойдем в сторонку, – сказал Дмитрий.
– Зачем? – Иван Шуйский изобразил удивление. – Или сказать что желаешь? Так говори. У меня от бояр секретов нет.
– Я жду тебя. – Ургин прошел к углу храма.
Шуйский приблизился к нему.
– Ну?.. Что ты хотел сказать?
– Ты почему творишь произвол?
Надменная улыбка сползла с лица Шуйского. Его исказила злобная гримаса, напоминавшая звериный оскал.
– А кто ты такой, чтобы я отчитывался перед тобой? Не забывайся! Я старше тебя и по чину, и по возрасту.
– Это правда. Но она не дает тебе право на безобразия, которые ты и твои люди позволили себе в покоях Ивана.
– Вот оно что. Насколько мне известно, ты поставлен на охрану государя по завещанию его отца. Но Иван жив и невредим. Ты имел возможность убедиться в этом. Остальное же не должно тебя волновать. В том числе и участь изменника Телепнева-Оболенского. Он приговорен к смерти думой от имени великого князя и с согласия совета опекунов.
– Мне тоже известно, под чьим влиянием и как принимает решения Боярская дума. Овчина-Телепнев мешал вам, Шуйским, Бельским и дядьям Ивана, князьям Глинским. Но меня не интересуют ваши междоусобицы. Да и Овчина сам вырыл себе могилу своим поведением. Я хочу знать, почему вы устроили расправу над Овчиной на глазах у малолетнего князя. Ведь кому как не тебе было знать, насколько сильную душевную боль вы нанесли Ивану, когда избивали его любимца. Думаю, ты сделал это с умыслом, дабы показать ребенку, что он никто, невзирая на титулы. Тебя не тронули мольбы, крики, слезы Ивана. Ты добивался того, чтобы он почувствовал свое бессилие, бесправие, признал могущество ближних бояр и беспрекословно подчинялся им. Но и ты, и братья твои, особо Василий, и Бельские допустили ту же роковую ошибку, что и Овчина в свое время. Совсем скоро вам отольются слезы Ивана. Всех вас, сегодня вершащих неправедный, несправедливый, не христианский суд, постигнет участь Телепнева-Оболенского. Судить вас, уцелевших после междоусобной вражды, станут не недруги, а сам великий князь Иван Васильевич.
Шуйский усмехнулся.
– А ты что же, пророк, ясновидящий, способный загодя разглядеть людские судьбы?
– Зря скалишься, Иван. Время рассудит, кто был прав.