Оружейник в пояс поклонился великому князю.
– Здравствуй, государь!
– И тебе того же, – ответил Иван и спросил:
– Как звать тебя, мастер?
– Ефим Куриша, государь.
– Мелковаты пушки у тебя, Ефим Куриша. Из них только по воробьям стрелять.
– Почему обижаешь, государь? Пушки хорошие. В самый раз по коннице вражеской бить или по пешим.
– В поле они, может, и хороши, – согласился Иван. – А вот крепостные стены из них не пробьешь.
– Так на крупные, дальнобойные ни заказов, ни покупателя нет. Коли есть потребность, ты только скажи, мы пушки получше иноземных отольем. От их ядер каменные стены на куски разлетаться будут.
Из-за угла вышел другой мастер, угрюмый с виду.
Он тоже поклонился в пояс, приветствуя великого князя, и заявил:
– Ефим дело говорит. Нужны пушки, любые отольем. Да вот не только в них сила твоя, государь, должна быть.
– Кто такой? – спросил Иван.
– Богдан Сумбуров.
Куриша добавил:
– Бедовый малый, государь, но мастер большой.
– Почему его Бедовым кличут?
– Правду-матку в глаза режет, не глядя, вельможа пред ним или такой же мастеровой. Оттого и беды наживает.
– Вот как? – Иван посмотрел на Дмитрия, перевел взгляд на Сумбурова. – А что, Богдан, может, и мне чего скажешь?
– Скажу, государь! Только ты выслушай до конца, а потом решай, казнить меня или миловать.
– Сразу за слова и казнить? Этого не будет. Говори, ничего не бойся. Но только правду!
Богдан перекрестился.
– Вот те крест, правду скажу!
– Ну?..
– Дядья твои, государь, князья Глинские обнаглели без меры. Третьего дня вечером по Москве разъезжали. Тут недалече улица узкая. По ней навстречу князьям старуха немощная воду на санях тащила. Так Глинские не объехали ее, не пропустили, а кнутом сбили со своего пути. Так отделали бабку, что та тут же дух испустила. Они только посмеялись, а князь Юрий крикнул: «С дороги, смерды! Или ослепли? Не видите, кто едет? Так поймете! Одна вон уже узнала».
Великий князь резко выдохнул, но смолчал.
Сумбуров же повернулся к Ивану спиной и продолжил:
– Тулуп распорот, видишь, государь? Так это другой твой дядя, князь Михаил Васильевич, и меня кнутом огрел, когда я помочь бабке хотел. А стража чуть конями не затоптала, кинулась народ с улицы разгонять. Вот и желаю я у тебя, государь наш, спросить. Почему вельможи бесчинствуют, безобразничают без всякой меры? Нас за людей не считают, держат хуже скота! Почему ты, великий князь, защитник народный, допускаешь такой произвол?
Глаза Ивана потемнели.
– Когда это было?
– Три дня назад. Вчера ту бабку на кладбище отнесли.
Великий князь повернулся к Ургину.
– Слышал, Дмитрий?
– Как не слыхать, государь!
– Богдану Сумбурову нынче же шубу новую выдать. Родственников бабки найти, от моего имени попросить прощения да денег дать. Хотя нет, это другие сделают. А ты, Богдан, прости, коль так вышло. Не сомневайся, с князьями Глинскими у меня будет серьезный разговор. По всей строгости спрошу с них за бесчинства. Обещаю.
Сумбуров смутился, затем его смятение сменилось опасеньем.
– Как бы мне потом князья не только тулуп или шубу обещанную не располовинили, а и башку с плеч не снесли!
– Не бойся, – твердо сказал Иван. – Ходи смело, никто не посмеет тронуть тебя. Да и других тоже. Ты, Богдан, пушки лей. Скоро нам их много понадобится.
Сумбуров спросил:
– Уж не на Казань ли вновь поход собираешь, государь?
В разговор вступил Дмитрий:
– Тебе, Богдан, этого знать не надо! Нельзя задавать великому князю такие вопросы. Выложил обиду свою? Получил ответ? Поговорил с государем, ну и довольно.
Тем временем вокруг собралась немалая толпа. Ратники особой стражи, подошли вплотную. Они оставались незамеченными, но были готовы защитить государя. Да и князь Дмитрий с Григорием были начеку, зорко всматривались в толпу.
Иван же обратился к народу:
– Кто еще хочет чего сказать или подать жалобу? Всех выслушаю.
Но люди промолчали.
– Тогда, православные, с праздником вас. Гуляйте, люди добрые.
– И тебя, государь, с праздником!
Великий князь с Ургиным отъехали на площадь.
Иван попридержал коня, повернулся к Дмитрию и спросил:
– Что по дядьям сделать посоветуешь?
– В том я тебе не советник, государь! Но оставлять безнаказанным поведение князей Глинских нельзя. Так и до бунта недалеко. Ты видел, как слушали тебя люди, верили в то, что защитишь, восстановишь справедливость. Пока жива та вера, ты в силе, потеряешь ее – лишишься власти.
– Жаль, не понимал я раньше, что дядья в борьбе с Шуйскими не о государстве радеют, а хотят отнять у них власть. Федьку Воронцова не послушал, он же предупреждал меня о том, что Глинские хотят убрать Шуйских лишь для того, чтобы занять их место. Я поверил не Федору, а навету на него, отдал друга на растерзание. Я сильно жалею об этом, Дмитрий, только прошлого не вернешь.
– Юн ты был, государь, чтобы разобраться, где правда, а где ложь. Вельможи окутали тебя сетью лжи. Не вини себя. Жить надо настоящим и будущим. Оно у тебя, поверь, великое, коли, повторюсь, сохранишь да приумножишь народную веру. Ошибки допускает всякий человек. На них люди учатся.
Иван тряхнул головой так, что шапка чуть не упала в снег.
– Ладно! С дядьями разберусь, да и бояр поприжать срок пришел. С этим справлюсь.
– Не сомневаюсь.
Великий князь вздохнул полной грудью.
– А денек-то сегодня какой лучистый, а, Дмитрий? И морозец, и снежок мелкий сыплет, и солнце светит.
– Да, государь, день хороший. Куда дальше поедем? Может, в гости к Захарьиным?
– Что ты, Дмитрий! Не смущай.
– А почему нет? Свидишься с невестой, будущей супругой.
– Анастасия и знать не знает о том, что люба мне.
– Вот и объяснишься с ней. Все одно скоро придется это сделать.
– Скоро, но не сейчас.
– Как знаешь! Приглашаю в гости к себе. В моем доме тебе всегда искренне рады. Ульяна с Глашей стол накроют.
– Нет, Дмитрий, за приглашение благодарю, но поедем в Кремль.
– На сегодня дела можно и отложить.
– Один хочу побыть. Почитать, подумать о многом.
– Значит, я тебе сегодня не нужен?