Ургин усмехнулся.
– Этот найдет!
Царь взглянул на старинного друга.
– Мне кажется, Дмитрий, ты предвзято относишься к Скуратову.
– Да никак я к нему не отношусь, государь. Для меня он закрыт, тебе же служит с усердием. И то дело.
– Ладно, оставим Малюту. Я в походе думал, как справиться с внутренним врагом, не менее опасным, нежели внешний.
– Ты об изменниках среди боярства?
– Нет! Те на виду, я говорю о разбойниках и лично о Кудеяре. Ты, помнится, предлагал привлечь к борьбе с лиходеями дружины своего сына и Головина?
– Да.
– Вот я и решил принять твое предложение. Теперь, когда в центральных уделах и на Москве стоит рать, можно выделить силы для борьбы с Кудеяром.
– Значит, Алексею надо готовить дружину?
– Я сам обговорю это с ним. Людей-то ему дашь? Дворцовую стражу я менять не стану.
– Дам, государь, и людей, и оружие, и коней. Все необходимое.
– Ну вот и договорились. А Алексею передай, чтобы завтра зашел ко мне.
– Когда именно, государь?
– Он начальник стражи, сам выберет время.
– Слушаюсь, государь.
– Да перестань, Дмитрий. Слушаюсь!.. Говори просто.
– Сделаю, Иван.
– Другое дело. А чего на пир не пошел?
– Туда явились те вельможи, с которыми я за одним столом сидеть не желаю.
Иван улыбнулся.
– Ты все такой же. Словно время не властно над тобой. Ершистый.
– Какой есть! Ты мне вот что скажи, государь. Как твое здоровье?
– Разве я плохо выгляжу?
– Выглядишь ты хорошо. Приступы не донимают?
– Слава Богу, вроде Рингер помог. Голова иногда побаливает, в глазах туман, но быстро проходит. А приступов в походе не было.
– Ну и хорошо.
В дверях показался Малюта Скуратов.
– Позволь войти, государь? – Но он увидел Ургина и тут же заявил: – Понял, позже зайду.
Дмитрий поднялся со скамьи.
– Пойду я, Иван Васильевич, дома победу нашу отпраздную, в кругу семьи, заодно с Алексеем поговорю.
– Ступай, Дмитрий, и помни, для тебя двери дворца всегда открыты.
– Не забываю. – Князь Ургин поклонился и пошел на выход.
– Входи, Малюта, – позвал царь. – С чем пришел?
– С новостью, государь. Иначе не явился бы.
– Ну так садись и рассказывай, что за новость принес.
Скуратов устроился на скамье.
– А новость, государь, такая. Как только ты повел войска к Полоцку, на сторону литовцев сбежал Борис Хлызнев. Перед этим он долго говорил с княгиней Ефросиньей, чтоб ей пусто было.
– Откуда узнал?
– Так я давно держу своих людей на подворье Старицких.
– Чего же ты только сейчас говоришь мне о бегстве Хлызнева?
– Да у меня и в мыслях не было, что Ефросинья сподобится совершить такую подлость. А человек мой что говорил? Только то, что Хлызнев-Колычев имел с княгиней долгую беседу. Про что, он не знал.
– Как же ты проведал?
– Пришлось женку Хлызнева допросить.
– Он что, семью на Москве оставил?
– А на что ему, собаке, нужна семья? За предательство ему наверняка немало заплатили. Найдет молодую литовку и заживет в свое удовольствие.
– Так что же, пред тем как бросить семью, Хлызнев доложился жене, что бежит к литовцам, продавать наши планы?
– Нет. Его жена просто случайно слышала разговор мужа с каким-то неизвестным, но знатным с виду человеком. Она поняла, что Хлызнев намеревался бежать в Полоцк.
– Что же она слышала?
– Гость говорил мужу, чтобы Хлызнев в замок к воеводе не совался, а все, что надо передать, сообщил бы посадскому мужику. Имя его она не запомнила. Супружница дворянина потом, понятное дело, пристала к мужу с расспросами, куда тот собрался, зачем, надолго ли? Хлызнев же в ответ избил ее смертным боем да предупредил, чтобы молчала. Он обещал скоро вернуться. Баба испугалась. У муженька-то нрав суровый, ему не впервой руку на нее поднимать. Вот и молчала. Да и кому бы она обо всем поведала, когда дворянин держал семью в строгости да страхе?! Со мной тоже пыталась в молчанку играть, но сам знаешь, от Скуратова так легко не отделаться. Разговорилась баба и, коли надо, подтвердит слова свои под присягой. Она как узнала, что муж бросил ее с двумя детьми, страх-то вмиг потеряла, а вот злобы набралась немалой. Думаю, настало время и с княгиней Старицкой поговорить со всей строгостью.
Иван отрицательно покачал головой.
– Нет, Малюта, княгиню покуда не трогать.
– Но почему, государь? Сколько же ей кровушку твою пить?
– А вот это не твое дело, понял?
– Понял.
– Значит, так, Малюта, княгиню не трогать, но следить за ней денно и нощно. А воеводу Довойну я сам допрошу. Не может он не знать, кто из моих вельмож предал родину. За князем Владимиром присматривать.
– Ага! Сделаю.
– Делай, но тихонько!
– Эх, государь, на дыбу надо отправлять изменников. Все сразу скажут. Во всем признаются. Из пыточной избы у Тайницкой башни еще никто, не сознавшись, не выходил.
– Малюта!
– Понял, государь. Позволь идти?
– Ступай и делай все в точности так, как сказано.
– Слушаюсь! – Скуратов поклонился и ушел.
Иван задумался. Он понимал, что нити заговора против него тянутся от княгини Старицкой. Пришла пора кончать с интригами Ефросиньи. Слишком уж дорого они обходились государству.
Но для окончательного удара по заговорщице и ее сообщникам требовались более веские улики, чем те, что добыл Скуратов. Царь принял решение допросить плененного воеводу Полоцка.
Довойна признался государю в том, что утаил от Скуратова. Сведения о планах царя в отношении Полоцка передал ему Борис Хлызнев по поручению княгини Ефросиньи Старицкой.
Иван Грозный начал готовиться к суду над своими родственниками.
В мае 1563 года внезапно умер двухмесячный сын Ивана и Марии Темрюковны, царевич Василий. Эта смерть тоже оказалась более чем странной.
После похорон царь выехал в Александровскую слободу, оставив Марию на Москве горевать по погибшему ребенку. Там Иван Грозный получил возможность поставить точку в противостоянии с родной теткой, княгиней Ефросиньей Старицкой. В этом ему вновь помог Малюта Скуратов, неугомонный в своем желании услужить.
Летом 1563 года он доставил царю донос дьяка Савлука Иванова, служившего у Старицких, о том, что Ефросинья и ее сын Владимир Андреевич чинят заговоры против царя, готовятся свергнуть его с престола.