– Коли не тайна, расскажи.
– А сказал Иван, что того, кто строит козни против него и царской семьи, он не винит и казни предавать не станет. Смерти заслуживает лишь тот, кто пойдет против своей родины, изменит присяге, нанесет вред государству. Вот того он казнит, не задумываясь.
– А разве убийство наследника престола не является государственным преступлением? Разве княгиня Старицкая не замыслила воспользоваться болезнью Ивана, совершить переворот и посадить на трон своего сына?
– Но переворота не произошло. А что касаемо сына, так Иван пуще всех остальных в его смерти себя винит.
– Старицкие все одно ответят. Долго с огнем играть нельзя, сгоришь. Так и княгиня Ефросинья Андреевна. Только не станет ли слишком высокой цена ее заговорам? Безнаказанность к добру не приводит.
– Равно как и неоправданная жестокость.
– То-то и оно, что неоправданная жестокость недопустима. Тут я с тобой, Филипп, согласен полностью. Но коли карать по делу, по закону, справедливости, совести, то не только можно, но и должно. Иначе порядка не будет. А без порядка и веры Русь обречена на погибель. Таково мое мнение, и оно непоколебимо. За то стоим, Филипп, и стоять будем, покуда силы есть! Но я, наверное, тебя утомил. Пойду! Мне еще с ратниками совет держать.
– Я не устал, – ответил Филипп. – Но коли у тебя еще дела, то ступай, и Бог тебе в помощь.
– До завтра, Филипп.
– До завтра, Дмитрий.
Ургин собрал своих ратников за стеной монастыря и объявил:
– Возвращение в Москву откладывается. Послушник, ради которого мы прибыли на Соловки, скончался. Я успел с ним поговорить. Он подтвердил, что царевич погиб в результате подлого заговора. Его показания у меня. В злодействе принимал участие вологодский купец Лука Марин. Руководил же подготовкой убийства князь Ростов, который успел бежать в Литву. Купец же должен был остаться. Вот мы и захватим этого купца. Не смогли доставить государю послушника, то привезем Марина. Поэтому завтра же отправляемся в Вологду.
Спустя две недели отряд московского князя прибыл в Вологду. Ургин рассчитал путь так, чтобы небольшая конная дружина с обозом из двух саней подошла к городу затемно. Он оставил основную часть отряда в лесу и въехал в Вологду вместе с Петром Лемехом, Ефимом Ушатовым и Алексеем Белым.
В это время поднялась пурга, и улицы быстро опустели, что было на руку князю. Новый храм они нашли быстро. Возле него встретили нищего, кутавшегося в рваный тулуп, прятавшегося от ветра и снега у церковной паперти.
Заметил его глазастый Белый.
– Глянь, князь, кто-то у паперти затаился. – Он указал на темный сгорбленный силуэт у церкви.
– Веди его сюда!
Белый подъехал к храму, и вскоре пред Ургиным предстал мужик неопределенного возраста со спутанной бородой, дрожащий от холода и кутающийся в рванье.
– Ты кто? – спросил Ургин.
– Я-то местный. А кто вы такие будете? Что-то я вас тут не встречал.
Князь проигнорировал слова нищего и продолжил допрос:
– Местный, говоришь? А как до жизни такой докатился?
– Тебе до этого какое дело?
– Мы люди православные, должны помогать друг другу. Я хочу это сделать, но до того должен убедиться, что предо мной несчастный человек, а не тать, разбойник, лиходей.
– Это я-то лиходей? Еще два года назад у меня были и дом, и семья. Жена Анюта, сын Степка, дочь Лиза. Дело свое было. Из купцов я. Был. Да вот только на беду свою пошел против Луки Марина. Тот торговлю расширял вместе с князем Ростовым. Подворье мое, амбары да суда им приглянулись. Предложили продать, а цену дали низкую. Но дело даже не в ней. Все одно не продал бы, потому как дело от отца получил, а тот – от деда. Наследственное это у нас. Я и сам торговал с прибытком, думал, вырастет сын, ему все передам, сам отдыхать буду в тепле и сытости. Да просчитался. Недооценил князя и Марина. Думал, поторгуются и отстанут, ан нет! Лето в позапрошлый год выдалось жарким, сухим. То там, то здесь вспыхивали пожары, лес горел. Вот однажды ночью полыхнул и я. Вспыхнуло все сразу. И дом, и амбары с товаром, и причал, и суда. Я в отъезде был. А как вернулся, так чуть с ума не сошел. Нету ничего. Было и нету. Сгорело все. И семья. Жена Анюта, сын Степка, дочь Лиза. Все потерял. Наложить руки на себя хотел, да батюшка отговорил. А покуда я занимался похоронами, Лука Марин каким-то путем, скорее всего, чрез князя Ростова, земли мои забрал. Наместник грамоту ему выдал, что, мол, теперь он владеет тем, что было моим. Вот и стал нищим. – Мужик сплюнул на снег.
– Как звать-то тебя, несчастный?
– Михайло Шутов. А что?
– Челобитную на беззаконие купца, князя, наместника подавал?
Бывший купец удивленно усмехнулся.
– Кому?
– Царю! – ответил Ургин.
– Эка ты завернул, добрый человек. Где мы и где царь? Кто же мне тут позволил бы челобитную на самого наместника подать? Все под ним. А сам поехал бы в столицу, так дальше ближнего леса не ушел бы. Прибили бы люди того же Ростова.
– Но он бежал в Литву!
– И это тебе известно?
– Известно!
– Он бежал. Почему, никто не ведает. А наместник-то и людишки его в городе остались. Да и Лука, будь трижды проклят весь его род, теперь высоко поднялся. Не у меня одного земли да торговлю отнял.
Вперед выступил Петр Лемех.
– Чего же ты, узнав, что купец Марин уничтожил твою семью, не убил его тут же? Испугался? Конечно. На паперти с протянутой рукой сидеть покойней, нежели мстить обидчику! Какой же ты после этого мужик?
– А ты, воин, не лайся, не разобравшись.
– Я тебе что, пес какой, чтобы лаяться? – возмутился Лемех.
Его прервал Ургин:
– Угомонись, Петр. Помолчи. – Князь посмотрел на Шутова. – А ты отвечай, почему простил разбойникам убийство семьи?
– Простил? Как же! Такое не прощается. После похорон собрал своих работных людей и повел их к Марину. Только до подворья мы его и дошли. Стража наместника разогнала людей, а меня связали да затащили во двор Луки. Он приказал собак спустить. Те так меня потрепали, что еле оклемался. Раздеться да показать, что со мной изверги сделали? Живого места на теле нет. Показать?
Ургин мрачно сказал:
– Не надо. Верю! Значит, за Луку стража наместника вступилась?
– Не она, я этого ирода удавил бы.
– Но сейчас Ростова нет, наместник сменился, в городе учрежден суд. Почему ты права свои не отстаиваешь?
– Видать, издалека ты приехал, добрый человек. Бояре меняются, а все как было, так и остается. Это в Москве да в ближних к ней уделах порядок, а тут закон другой, боярский. За ними сила.
– Еще посмотрим, за кем сила. А ты-то чего у паперти в пургу сидел? Жить негде?