Пора!
Артём поймал нужный настрой и потянулся к Патале. Таинственная дверь в иную реальность широко распахнулась, и песня Изнанки заглушила остальные звуки. Мысленно перекрестившись, Лазовский нырнул в затянутый серым туманом калейдоскоп искрящихся образов и… тут же возник в центре точно такого же зала. Где его уже ждали Тагир с Кардиналом.
— С каких это пор ты стал таким медлительным? — спросил Тагир с издёвкой. — Помнится, в мире зиккурата ты был пошустрее. Насилу нагнал, а тут вдруг скромничаешь. Нехорошо.
Объяснять, куда может идти коллега Сноходец со своими замечаниями, Артём не стал. Зыркнул лишь исподлобья, и сам весельчак заткнулся. Жаль, только на время. Вряд ли он Лазовского испугался, скорей просто не хочет злить Кардинала.
Тот не заставил себя долго ждать.
— Хватит собачиться! — одёрнул их, но как-то мягко, с ленцой. Словно увиденное его полностью устраивало. Артём сделал себе зарубку на память, надеясь позже хорошенько обдумать увиденное. Если уцелеет после этой задумки командира.
— Как я уже говорил, основная работа на Артёме. Ты — личность творческая, тебе и карты в руки. Мы с Тагиром поможем с Изнанкой управиться. Силища здесь потребуется немаленькая, один не справишься. Ну и подсказывать, само собой, буду… — сказал Кардинал, паскудно улыбаясь. Хотя, быть может, улыбался он очень даже нормально, но Артёму сейчас всюду мерещился подвох. Чем дальше, тем сильней.
— Кардинал, ещё раз тебе говорю: я ума не приложу, о чём ты говоришь. Багаж моих знаний об Изнанке не настолько велик, про умения вообще молчу…
— Мальчик мой, не стоит так нервничать. Сядь удобней, возьми мел и малюй себе картинки, — произнёс Хмурый снисходительно и, как фокусник, вытащил из-за спины тетрадь с зарисовками Артёма. — Начинай с этой, а там посмотрим.
Он ткнул пальцем в сложный символ не на первой странице, а на третьей или пятой. Нечто вроде кляксы с двумя изогнутыми клинками, заключёнными в зубчатое колесо. Отчего-то при взгляде на него по спине бежали мурашки и холодели руки. В обычном мире такого не было. Рисунок как рисунок, разве что чудной, но и только. А вот в Изнанке всё изменилось. Обычные неказистые картинки вдруг преобразились, стали чем-то большим, чем просто пятна краски на бумаге. С похожим эффектом сталкиваются многие фотографы. Измени освещение, добавь игру теней, и банальный скучный пейзаж оживёт, приобретя глубину и насыщенность.
Недовольно поморщившись, Артём встал на колени и вслепую нашарил мел. Чёрт. Несколько секунд он тупо вертел его в руке, пытаясь понять, откуда тот здесь взялся.
— Чего уставился? — зашипел Кардинал. — Забыл, кто ты и где находишься?! Простые вещи здесь появляются по одному желанию Сноходца. Такова природа этого слоя Изнанки. Будь ты поопытней, рисовал бы одной силой воображения. Начинай, не тяни!
Тагир сидел на полу, закрыв глаза и плотно сжав губы. Кожа на скулах натянута, щёки ввалились, лоб пересекла глубокая морщина. Левой рукой он крепко сжимал ладонь Кардинала. Артём всей кожей ощущал дрожь Изнанки, содрогающейся под напором воли молодого виритника. Словно незримые щупальца стягивали пространство в плотный клубок. Другой вопрос — зачем…
Что до Хмурого, так тот пока ограничивался наблюдением. Следил за Лазовским из-под полуприкрытых век и таинственно улыбался. Краем сознания Артём отметил изменения и в его внешности: едва заметная горбинка на носу, ставшие чуть раскосыми глаза, высоко поднятые скулы, мелкие зубы с крупными клыками. На голове почти не осталось волос, лишь несколько жёстких на вид пучков за висками. Из-под привычного облика Дымова медленно проступала гротескная маска хищной твари. На миг даже показалось, что у него стали заострёнными уши.
«Как же тогда выгляжу я?» — мелькнуло у Артёма. Скорей всего, изменения прямо увязаны с мастерством Сноходца, и сейчас он похож на Тагира, но перспективы пугали. Если так пойдёт и дальше, то можно превратиться в нечто не слишком приятное.
С этими мыслями он раскрылся силе Изнанки, сглотнул ставшую горькой как хинин слюну, пару раз глубоко вздохнул и лишь затем начал не спеша перерисовывать хитрые загогулины знака.
— Хорошо. Теперь не останавливайся, — похвалил Кардинал. Сами собой перелистнулись страницы в тетради и в голове Артём раздалось: — Четвёртый символ сверху.
На миг Лазовский замер, не зная, где рисовать новый иероглиф, как первый вдруг дрогнул, поплыл и по-тараканьи быстро заскользил куда-то вбок.
— Скорей! — в голове грохотнуло недовольство Хмурого. Отбросив удивление, Артём снова заскрипел мелом.
И опять рисунок обрёл собственную жизнь, а следом за ним ещё один и ещё. На посторонние мысли не осталось времени, приходилось работать на пределе сил. Лазовский с головой окунулся в эту гонку, не зная её правил и не представляя, где финиш. Он просто работал, горя азартом. Одним движением, точно опытный мастер-каллиграф, выводил нужный символ и сразу переключался на новый.
Пространство вокруг будто сошло с ума. Неизменными оставались одни Сноходцы, а вот всё остальное стремительно преображалось. Исчезли крыша, стены, пол, им на смену пришло голубое небо и бескрайняя степь. Мгновение покоя, и ввысь поднялись неприступные скалы, ураганный ветер нагнал легионы чёрно-красных туч. Раскаты грома, вспышка молнии, и вдруг скалы оказываются исполинскими штормовыми волнами, норовящими раздавить колдунов.
Лазовский продолжал работать. Он рисовал то на потрескавшейся каменной плите, то та вдруг оказывалась сломанной доской или куском парусины. Мгновение покоя, и новая череда трансформаций. В такой обстановке непросто сохранить невозмутимость.
Кардинал на пару с Тагиром погрузились в глубокий транс, Артём слышал испускаемый ими зов. Сноходцы пытались докричаться до чего-то далёкого, укрывшегося среди недоступных ему слоёв Изнанки. В памяти почему-то всплывало видение зиккурата. Но не того, разрушенного, ставшего памятником погибшему народу, а его двойника, уцелевшего в череде нескончаемых войн и сохранившего блеск славы своих хозяев.
Тагир внезапно издал истошный вопль и повалился лицом вперёд. Заканчивая начатую линию, в этот раз на одной из граней миниатюрной пирамиды со сколотой вершиной, Артём бросил короткий взгляд на товарища. Сноходцы вновь оказались в пустыне, и белый песок сейчас быстро темнел от крови виритника.
Чёрт! Рука Артёма дрогнула, но он всё-таки продолжил. Кто знает, что произойдёт, если он прекратит рисовать. Как бы хуже не стало.
«Не вздумай остановиться! — подтвердило его опасения мысленное послание Кардинала: — Не пугайся. Пока всё в норме…»
В отличие от помощника, командир быстро пришёл в себя. От него исходили эманации уверенности и решимости идти до конца.
Сквозь монотонный рокот Изнанки внезапно прорвалась чистая и ясно различимая мелодия, преисполненная присущей одним лишь гимнам торжественности, языческой гордости и первобытной искренности. Она набирала силу, вытесняя другие звуки, горячила кровь, заставляла чаще биться сердце. Перед глазами замелькали видения величественного города, прекрасных храмов и царапающих небо шпилей. А потом появились слова.