Похоже, настроение Иосифа при воспоминании о потребовавшихся тратах испортилось, и он, свернув карту, убрал ее, а потом угрюмо молчал, кутаясь в свой бурнус. Так они и сидели у выхода из расселины, наблюдая, как угасают последние лучи заката. Джоанна размышляла о том, что где-то в той стороне, на западе, сейчас находятся уже принадлежащие ее единоверцам города — Акра, Кесария, Яффа, Аскалон. О, когда же она наконец попадет к своим, станет не беглянкой, а знатной дамой, пользующейся всеми благами своего положения! Тогда она сможет найти в Яффе свою дочь. О том, как она будет объясняться с Обри насчет ребенка, Джоанна уже продумала по пути: невольница из гарема может забеременеть и без участия венчанного супруга. Одновременно она решила, что настоящему отцу Хильды, Мартину, в их жизни не будет места.
Уже совсем стемнело, появилась луна. Иосиф, сидевший все это время неподвижно, вдруг выхватил кинжал и сделал быстрое движение рукой. Джоанна ахнула — на кончике острия извивался огромный мохнатый паук.
— О Пречистая Дева! — воскликнула женщина, наблюдая, как еврей аккуратно положил мохнатое чудовище на плоский камень и прихлопнул сверху другим.
Джоанна подскочила, стала отряхивать подол и шаровары.
— И много тут таких тварей?
— Если бы я знал.
Джоанна теперь боялась даже присесть. Стояла, глядя на простиравшуюся впереди равнину, залитую лунным светом. Иосиф смотрел на нее снизу вверх, и она чувствовала его внимательный взгляд в темноте.
— Что?
— Вы очень красивы, миледи Джоанна де Ринель, — неожиданно произнес он с какой-то грустью. — Но моя сестра Руфь тоже была красавицей. Не такой, как вы, но все же люди считали ее прекрасной.
— Почему вы говорите о ней так, словно она и для вас уже в прошлом? — спросила Джоанна.
Иосиф молчал какое-то время, поправляя на голове куфию, какую носил поверх тюрбана по обычаю бедуинов. Наконец он негромко произнес:
— Моя сестра Руфь умерла. Ее убили.
В его голосе сквозила такая печаль, что, несмотря на то что упомянутая им еврейка была ее соперницей, Джоанна не смогла не выразить Иосифу соболезнования. И добавила, что Мартин не сообщил ей о смерти Руфи.
— Наверное, ему просто было горько об этом говорить, — заметила она.
Сама же думала: что же должен чувствовать Иосиф, если согласился отправиться помогать другу спасать женщину, которая заменила в сердце Мартина его сестру?
Словно угадав ее мысли, Иосиф сказал:
— Если бы Мартин женился на Руфи… Порой мне кажется, что ему была нужна не столько она, сколько дом, семья, близкие люди. Но должен признаться, что в любом случае этот брак сулил множество трудностей, ведь у евреев свои традиции, свои законы, какие не годится нарушать. А потом появились вы. Я видел, как Мартин смотрит на вас, — наверное, так мог смотреть царь Давид на Вирсавию — очарованно, словно он уже не мог принадлежать себе. На Руфь он никогда так не глядел. И я тогда подумал — может, это и к лучшему… Но в любом случае его надеждам связать свою жизнь с Руфью не суждено было сбыться. Я виню в этом своих близких… своего отца. Он очень некрасиво поступил с Мартином, который столько сделал для нашего народа. Поэтому, чтобы хоть как-то исправить вину моего родителя, я и решил помочь своему другу освободить вас. Ведь он так одинок. И вы очень нужны ему, миледи.
— Но у меня тоже есть семья, родные, которым такой, как Мартин, вряд ли будет угоден, — отозвалась Джоанна с невольным высокомерием. — К тому же не стоит забывать, что я замужняя женщина.
Иосиф вздохнул.
— Да, это так. И все же Мартин не мог поступить иначе, когда отправился спасать вас, рискуя своей жизнью и свободой.
Джоанне стало тяжело после этого разговора. Она отошла и постаралась отвлечься, вытряхивая головное покрывало, поправляя застежки на сандалиях. Женщина злилась на себя, оттого что разговор с евреем возродил в ней былую нежность к Мартину. Но все же она не такая простушка, чтобы сломаться при одной мысли, что дорога этому бродяге.
Однако когда при лунном свете они заметили двух приближающихся на верблюдах всадников, Джоанна так обрадовалась, что едва не кинулась им навстречу.
По знаку Мартина она устроилась на жестком седле верблюда позади него, и при этом они не обменялись ни словом. Эйрик же был весел, как всегда: он сообщил, что там, где они будут переезжать Дорогу Царей, их ждет радость — колодец с водой. И если боги будут милостивы, ни один пустынник не помешает им напиться до отвала и набрать с собой воды сколько понадобится.
«Почему Эйрик сказал „боги“, а не Бог?» — думала Джоанна, покачиваясь на верблюде за спиной Мартина. Ах, не все ли равно! Странная у нее компания — христопродавец еврей, выдающий себя за рыцаря бродяга и беспутный рыжий бабник, невесть кому поклоняющийся в душе. И все же, если бы не они, знатная дама Джоанна де Ринель и по сей день оставалась бы в позорном положении наложницы Малика аль-Адиля и ее высокородная родня ничем не могла ей помочь.
Они довольно долго ехали к упомянутому колодцу. Тихая ночь дышала покоем, светили звезды, медленно поднималась к зениту луна, тихо посвистывал ветер.
Наконец в лунном сиянии путники различили широкую Дорогу Царей. Она казалась такой пустынной, словно по ней уже не ездили сотни лет. Однако наличие на ее изгибе колодца указывало, что дорога не всегда бывает безлюдной. Да и вдали виднелись некие строения в окружении зарослей акаций. Вокруг колодца земля была испещрена следами копыт и кучками конского навоза, а само жерло колодца было обложено кусками известняковых плит, столь старых и выветренных, что в их дырах свили гнездо голуби. Их сонное воркование привлекло внимание путников, и Эйрик не упустил случая достать из отверстий несколько сонных птиц и тут же свернуть им головы.
— Просто прекрасно, клянусь честью самой красивой девушки, какая у меня была! Теперь у нас на ужин… гм, вернее, на завтрак будет нежное голубиное мясо.
Эйрик был воодушевлен, но Мартин шикнул на него. Он знал, как далеко разносится по пустыне любой звук, а им не стоило привлекать к себе внимание.
Колодец оказался очень глубоким — в таких и в самую ужасающую жару остается вода. В итоге путники довольно долго провозились возле него, набирая полные бурдюки жизненно необходимой в пустыне воды. Когда же они садились на животных, Джоанна впервые за все время обратилась к Мартину:
— Монреаль отсюда далеко?
— Несколько севернее. Думаю, двадцать с лишним миль или около того. Обычно именно такое расстояние между колодцами, и караван преодолевает его за день.
— О, давай уедем отсюда поскорее. Я помню, что из замка рано утром всегда отъезжала группа воинов, чтобы осмотреть дорогу в окрестностях цитадели.
Они поехали так скоро, как могли. Местность вокруг была голой и пустынной, только на горизонте темнели горы. Мартин ориентировался по звездам, порой сравнивая отдаленные возвышенности с картой, отчего ему приходилось высекать огонь. По сути это было опасно: арабы могли издали заметить огонек. Но пока все было тихо, и они продолжали путь, продвигаясь по открытому пространству, где были только камни и песок.