– Правда? – Машенька изумленно скосила глаза и разглядела свисающий на переносицу локон. – Почему пиявка?.. Впрочем, дерните сейчас!
– Вот еще!
– Дерните, Софи! Я прошу!
– А, вот тебе! Не поймаешь, хромоножка несчастная! – Софи сильно дернула злосчастный локон и с грохотом ссыпалась из светлицы вниз по лестнице.
Машенька поколебалась мгновение, потом подобрала юбку и, рискуя разбиться, побежала вслед за Софи.
Не останавливаясь в гостиной и сенях, Софи вылетела на крыльцо, подпрыгнула, отломила с резьбы здоровенную сосульку и встала с ней в фехтовальную позицию. Машенька выбежала почти вслед за ней, задохнулась от морозного воздуха, прижала руки к груди.
– Защищайтесь, сударыня! – крикнула Софи от подножия крыльца, наставляя на Машу ледяное острие. – Туше!
Хромоногая Машенька, с детства уступавшая сверстникам во всех физических забавах и возможностях, знала только один доступный ей прием защиты и нападения и сейчас, не задумываясь, воспользовалась им.
Прямо с крыльца она клубком подкатилась под ноги Софи, сбила ее с ног, пользуясь преимуществом внезапности, зарыла в снег и в конце концов оседлала.
– Ou est vôtre honneur, monsieur?! – завопила Софи на чистом французском языке. – Ou sont les régles du duel? Ou avez-vous reçu vôtre education? [3]
– En Siberie, ma chère, en Siberie. Aux environs de Tobolsk [4] , – также по-французски отвечала Машенька (впрочем, ее произношение мсье Рассен назвал бы ужасным), тяжело пыхтя и запихивая снег за шиворот своей визави.
Софи была юркой и ловкой и вовсю старалась вырваться, но Машенька, старше на семь лет и от сидячей жизни вполне упитанная, оказалась просто физически сильнее.
– Ну что, можешь на меня злиться? – по-русски спросила Машенька прямо в холодное розовое ухо.
Софи смачно ответила ей на языке питерских извозчиков. От неожиданности Машенька слегка ослабила хватку, Софи тут же воспользовалась этим, выскользнула со стороны Машиной спины и прямиком побежала к растущей во дворе березе с низко опущенными ветвями. Машенька кинулась за ней.
– А по деревьям тебе никак, никак! – бормотала Софи, ловко подтягиваясь и закидывая ногу вместе с промокшим подолом на ветку.
От мороза и возбуждения обе девушки раскраснелись, вымокшие волосы закудрявились, в локонах и складках одежды застрял снег. Конюх Игнатий, стоя в клубах пара на пороге конюшни и позабыв закрыть дверь, наблюдал за происходящим, открыв рот и возбужденно облизывая языком толстую нижнюю губу.
Софи между тем уселась на ветке и болтала ногами, не обращая внимания на задравшийся подол.
– А вот так! А вот так! – повторяла она и показывала Машеньке розовый язычок.
Машенька неловко подпрыгивала внизу, пытаясь либо залезть на березу, либо уж ухватить Софи за ногу и сдернуть ее в снег.
– Батюшки-и! Ума лишились! Как есть Бог, лиши-лись! – прозвучал от дома Анискин визг.
Не зная, что делать, и шалея от дикой картины (петербургская барышня, расставив колени, сидит на березе заместо галки, а молодая хозяйка, оскалив зубы, подпрыгивает внизу, стремясь ухватить ее за башмак), Аниска заметалась по двору. Заметив праздного Игнатия, только что не пускающего слюни, она сосредоточилась на нем:
– Ты что стоишь, болван?! Видишь, барышни не в себе. Марья Ивановна насмерть простудится! Иван Парфенович как узнают, нас всех волкам скормят. Хватай ее в охапку и тащи быстро в дом, на печь. И вторую снять надобно! Как там ее звать-то?.. Софья Павловна, а Софья Павловна… Прыгайте сюда, я, Аниска, вам сейчас пряничка дам…
Пригнув для чего-то колени и пришепетывая (так люди манят трусливых щенков), Аниска, а вслед за ней и обалдевший Игнатий медленно двинулись к березе.
Софи, заметив их первой, начала неудержимо хохотать.
– Мари! – крикнула она. – Regardez donc, Marie! Vôtre domestiques vont nous surprendre! [5]
– Penséz-vous, Sophie, – по-французски осведомилась Машенька. – Qu’ils me trouvent plus malheureuse et pitoyable que vous-même? [6]
– Mais non! Ils pensent que nous sommes foues, c’est àdire que nous sommes malheureuses nous deux [7] .
– Oh! Je suis satisfaite! [8]
Аниска и Игнатий, услышав французские слова, остановились и принялись переглядываться с комичным испугом. Им казалось, что вместе с разумом барышни утратили и дар членораздельной речи.
Инженер Матвей Александрович приходил почти на каждую репетицию. С Верой, как, впрочем, и с остальными, почти не говорил. Все его сторонились. Вера сначала молча удивлялась, потом осторожно спросила у Светланы о причине (расспрашивать горничную Гордеевой Аниску она не решилась. Аниска хоть и много знала, зато любая новость держалась в ней ровно до того момента, пока добежит до живого человека с исправными ушами. Бегала Аниска быстро). Светлана, в свою очередь, удивилась вопросу Веры, но охотно пояснила, что все в городе и на прииске знают: Печинога – подменыш, человек без души. Глаз у него дурной, встретить его на дороге – к неудаче. Все остальное – его страхолюдная личина, необщительность, нечувствительность к чужим страданиям, полная невозможность о чем бы то ни было с ним добром договориться, – все это проистекает из его природной сущности.
До вечера Вера размышляла над тем, что узнала. Еще через день осмелилась во время латинских занятий спросить Левонтия Макаровича. Левонтий Макарович так же, не чинясь, охотно рассказал, что Печинога – прекрасный инженер, но из-за дурной наследственности и перенесенных в детстве несчастий совершенно не может общаться с людьми, не понимает их и вызывает к себе инстинктивную неприязнь своей непохожестью на кого бы то ни было. В основе этой неприязни лежат те же механизмы, которые заставляют обычных галок бить и изгонять из своей стаи галку-альбиноса. Понятно, что малопривлекательная внешность Печиноги и его необычные привычки только усугубляют ситуацию.