Он звучно харкнул в грязь:
– Идиоты. Скажи им, что луна сделана из шелка, и тому поверят.
Смотреть бумаги он не стал.
– Я бы на вашем месте держался подальше от толпы, – добавил он, пропуская нас.
Мы проследовали через ворота под возмущенные крики тех, к кому стража оказалась менее снисходительна. Мастер Шелтон затолкал бумаги в сумку. Его плащ на мгновение распахнулся, и я увидел, как блеснул палаш за его спиной. Я незаметно потянулся к ножнам на поясе – в них я носил нож, подаренный мастером Шелтоном на четырнадцатый день рождения.
Наконец я отважился задать мучивший меня вопрос:
– А что, его величество король Эдуард… умирает?
– Конечно нет, – отрезал мастер Шелтон. – Он только лишь болен, а люди винят в этом герцога, как и во всем, что неладно в Англии. За абсолютную власть приходится платить, мой мальчик. – Он насупился. – А теперь смотри в оба. Тут легко напороться на какого-нибудь прощелыгу, который перережет горло за дорогой плащ на твоих плечах.
Поверить в это было нетрудно. Лондон оказался совсем не таким, каким я рисовал его в воображении. Я представлял себе широкие прямые улицы с лавками, а вместо этого мы попали в настоящий лабиринт из заваленных отбросами переулков и извилистых проходов, начало и конец которых терялись в кромешной тьме. Над головой нависали ряды обветшалых домов, они клонились друг к другу как падающие деревья, а их полуразвалившиеся галереи, смыкаясь, застили солнечный свет. Было неестественно тихо – так, словно все куда-то исчезли, и это безмолвие пугало еще больше после оглушительного гвалта у городских ворот.
Внезапно мастер Шелтон остановил меня:
– Слышишь?
Я замер, чувствуя, как натягивается каждый нерв. И услышал приглушенный звук, который, казалось, шел отовсюду.
– Лучше подождем и пропустим их, – сказал мастер Шелтон, и я изо всех сил вцепился в уздечку.
Едва я успел посторониться, как на улицу хлынула толпа. Ее появление было столь неожиданным, что Шафран от испуга встал на дыбы. Опасаясь, как бы он не затоптал кого-нибудь, я спешился и взял его под уздцы.
Толпа вокруг нас становилась все гуще. Оглушительно орущие, пестро одетые, пахнущие потом и нечистотами люди плотно обступили меня, и я почувствовал себя в ловушке. Я уже потянулся за кинжалом, но внезапно понял, что им нет до меня никакого дела. Мастер Шелтон, все еще восседая на своем гнедом, выкрикивал что-то повелительным тоном. Я вытянул шею, чтобы услышать его среди шума толпы.
– Залезай на лошадь! – прокричал он, и тут меня едва не сбила с ног очередная людская волна.
Я лишь успел вскочить в седло, и толпа вынесла нас в узкий проход, ведущий к берегу реки. Перед моим взором предстала Темза – ее воды, затянутые ряской, напоминали текучую пеструю ткань. Ниже по течению в тумане виднелось огромное каменное здание, бросавшееся в глаза на фоне остального пейзажа. Тауэр.
Я стоял неподвижно, не в силах отвести глаз от печально известной королевской крепости. Мастер Шелтон нагнал меня и произнес:
– Говорил же я тебе: смотри в оба. Поехали. Не время теперь глазеть на красоты. Эта лондонская чернь может рассвирепеть похлеще медведя в яме.
Я с трудом оторвался от Тауэра и осмотрел коня. Бока Шафрана все еще были в пене, а ноздри раздувались, но выглядел он невредимым. Толпа, теперь отделенная от нас вереницей доходных домов и таверн, проследовала в направлении широкой улицы. Мы же тронулись следом, я запоздало схватился за макушку. Каким-то чудом шляпа осталась на месте.
В один момент людской поток остановился, и я смог лучше разглядеть это скопище оборванцев. Я с удивлением смотрел на шнырявших в толпе босоногих уличных мальчишек. У их ног рыскали псы. Воришки – а ведь им не больше десяти. И я мог быть среди них, если бы не благосклонность Дадли.
Мастер Шелтон хмурился:
– Они перекрыли нам путь. Сходи-ка вперед, посмотри, на что они там таращатся. Думается мне, пробиваться не стоит. Лучше подождать, пока не схлынет.
Я снова спешился, вручил ему поводья и вклинился в толпу, в кои веки радуясь хрупкости своего телосложения. Слышались проклятия, меня немилосердно пихали и толкали локтями, однако мне удалось пробиться в передние ряды. Встав на цыпочки и изо всех сил вытянув шею, я увидел широкую улицу, по которой ехала ничем не примечательная процессия всадников. Я уже развернулся, чтобы уйти, когда откуда-то сзади, растолкав всех, вынырнула дородная женщина с увядшим букетиком в руках.
– Благослови тебя Бог, милая Бесс! – истошно кричала она. – Благослови Бог вашу светлость!
Цветы полетели в воздух. Внезапно все смолкли. Один из всадников направился в центр процессии, словно желая заслонить что-то – или кого-то – от назойливых взглядов.
И тогда я увидел серого в яблоках жеребца, которого сначала не заметил среди более крупных коней. На лошадей глаз у меня наметан, а потому я сразу определил: эта изогнутая шея, упругие мускулы, изящные копыта принадлежат скакуну испанской породы, каких редко встретишь в Англии. Один такой конь стоит дороже, чем вся герцогская конюшня.
Затем я посмотрел на всадника. Точнее, на всадницу: я понял, что это была женщина, хотя лицо ее скрывал капюшон, а руки – кожаные перчатки. Вопреки обычаю она ехала по-мужски – на вид просто девушка неопределенного достатка (если не считать коня), едущая куда-то по своим делам. Но она знала, что мы смотрим на нее, слышала крик той женщины и повернула голову. Затем, к моему изумлению, она откинула капюшон, под которым оказалось длинное тонкое лицо в ореоле медных волос. А потом она улыбнулась.
Толпа расступилась. В памяти всплыли слова стражника: «…болтают, будто где-то в городе разъезжает верхом принцесса Елизавета». Я провожал взглядом быстро удалявшуюся кавалькаду, и мое сердце отчаянно билось.
Люди расходились. Букет незаметно подобрал маленький оборванец. Женщина, что бросила цветы, стояла как громом пораженная: руки прижаты к груди, на глазах слезы. Я подошел и легонько тронул ее за плечо.
– Ты видел ее? – прошептала она, вперив в меня взгляд, но словно не замечая. – Ты видел нашу Бесс? Она пришла к нам, слава тебе господи! Лишь ей по силам избавить нас от этого дьявола, Нортумберленда.
Я онемел от изумления. Какая удача, что ливрея осталась в седельной сумке. Так вот, значит, как относятся в Лондоне к Джону Дадли, герцогу Нортумберленду! После низложения прежнего протектора, дяди короля Эдуарда Сеймура, герцог стал главным министром. Многие в стране проклинали Сеймуров за их алчность и честолюбие. Выходит, герцог навлек на себя такую же ненависть?
Я отвернулся от женщины. В этот момент сзади подъехал мастер Шелтон.
– Ты, глупая баба! – разгневанно прогремел он. – Смотри, чтобы люди моего господина не услышали тебя! Тебе отрежут поганый язык, провалиться мне на месте!