— С-сволочь! — обернулась ко мне Лариса и занесла руку, чтобы ударить меня или, не дай бог, выцарапать мне глаза, которые, по ее плану, должны были уже подернуться дымчатой пустотой. Я перехватил ее руку и с силой сжал ее.
— Гражданка Темирзяева, — подошел к нам Володька. — Вы арестованы и обвиняетесь в убийстве двух человек и в покушении на убийство еще двадцати шести. — Коробов посмотрел на меня и поправился: — Двадцати семи человек. Попрошу пройти с нами.
Оперативник надел на запястья Ларисы наручники и повел ее к выходу.
— Поздравляю с раскрытием дела и с изобличением преступника, — сказал мне Володька, принимая от меня диктофон.
— А я поздравляю тебя, — ответил я и вздохнул. Вздох получился судорожным, словно мне не хватало воздуха…
Весь этот день я мучился вопросом: почему же Аделаида Матвеевна не отошла в мир иной, получив смертельную дозу яда сакситоксина? Конечно, человеческий организм по-разному реагирует на попадание в него токсинов. Кто-то получает отравление, а кто-то и не почувствует ничего. Но не до такой же степени! Гаранина вовсе не похожа на Илью Муромца, которого не так-то просто сбить с ног даже тяжеленной металлической булавой. Не похожа она и на старца Григория Отрепьева, которого не брал цианид. Почему же она отделалась только пищевым отравлением, когда должно было наступить мощное паралитическое отравление, которое вызвало бы неминуемую смерть?
С этим вопросом я обратился к Володьке. У них в Главном следственном управлении есть специалисты, которые знают все. Ну, или почти все.
Коробов выслушал мой вопрос и обещал перезвонить. Сделал он это уже в восьмом часу вечера…
— Как ты? — поинтересовался он, как мне показалось, дежурно.
— Благополучно, — ответил я.
— Ну что, мы тут изучили историю болезни твоей Гараниной, — загадочно начал Коробов.
— И что? — быстро спросил я.
— А то, что эта твоя Аделаида Матвеевна страдала какой-то особой и редкой формой гипертонии, при которой, в частности, применяется сакситоксин. Как лекарственное гипотензивное средство.
— Какое-какое средство? — переспросил я.
— Ги-по-тен-зив-ное, — по слогам повторил Володька. — То есть средство, понижающее давление. Например, возьмем клофелин. Кого-то он может вырубить, а кому-то расширить сосуды и понизить артериальное давление. Понимаешь меня?
— Выходит, старушка осталась жива только потому, что страдала особой формой гипертонии? И яд сработал для нее как лекарство? — поразился я такому неожиданному выводу.
— Подействовало, как слишком много выпитого лекарства, что и вызвало отравление, — добавил Володька.
— Ну, дела! То есть не было бы счастья, да несчастье помогло, — хмыкнул я.
— Получается, что так, — сказал Коробов.
— Везучей оказалась старушка-то.
— Ну, может, ей еще и не пора туда, гдехорошо и спокойно, — заметил Володька.
— Может, — согласился я. — Она ведь еще не исполнила миссию, возложенную на нее покойным супругом.
— Ты насчет гравюр этого Геркулеса? — догадался Коробов.
— Ага. Похоже, пока она не завещает эти гравюры в дар музею Пушкина, смерть ей не грозит.
— Так, может, ей потянуть с этим даром? — предположил Володька. — Глядишь, и проживет дольше…
— А как там девица-отравительница поживает? — поинтересовался я после недолгой паузы.
— Дает признательные показания, — ответил Володька, — и пытается все свалить на этого Депрейса. Будто бы это он уговорил ее отравить тетушку. Даже угрожал ей. Дескать, если бы она не послушала его и не исполнила, что он ей приказывал, он бы ее убил…
— Что, так прямо и говорит: убил бы?
— Да, так прямо и говорит, — подтвердил Володька.
— Но у вас есть моя диктофонная запись, где она признается, что все, начиная от отравления тетушки, причем смертельной дозой, и заканчивая отравлением почти тридцати жителей Измайлова молочными продуктами из магазина «Изобилие», придумано ею лично и исполнено ею же. А Депрейс лишь оплатил сакситоксин, — напомнил я старшему следователю Главного следственного управления.
— Она говорит, что это она соврала. Хотела, дескать, тебя раззадорить, — буркнул Володька и добавил: — Уж очень ты ее раздражал своей сообразительностью.
— Как может злить и раздражать без пяти минут покойник? — спросил я. — Ведь она была уверена, что через несколько минут, как она сама выразилась, я «откину копыта».
— Так она говорит, — засмеялся Володька.
— А Депрейс как оправдывается? — поинтересовался я. — Вы его хоть взяли?
— Задержали. Депрейс вообще все отрицает. И адвокатом у него — сам господин Добровольский. Если мы не докажем факт передачи денег Депрейсом Ларисе для приобретения сакситоксина, то у нас на него, кроме показаний Ларисы, ничего не будет, и его придется отпускать. После чего он пойдет по этому делу лишь свидетелем.
— А как же эти показания, что это он заставил Ларису делать то, что она сделала?
— А так: ее слова против слов Депрейса, — ответил Коробов. — Как думаешь, кому поверит суд: отравительнице тридцати человек и собственной тетушки или честному бизнесмену, платящему налоги и нигде до этого случая не засветившемуся?
Мы еще поболтали немного о превратностях судьбы, и на том разговор был закончен…
* * *
Звонок Ирины был для меня неожиданным.
— Надо поговорить, — сказала она, без всяких там «привет» и «как дела».
— Надо, — согласился я.
— Давай встретимся где-нибудь.
— А что, ты забыла мой адрес?
— Нет.
— Тогда приезжай, — просто сказал я.
— Хорошо. Только я у тебя не останусь, — предупредила она.
— Как скажешь.
Через сорок минут Ирина уже входила в мою квартиру…
— Привет! — произнесла она как ни в чем не бывало.
— Привет! — ответил я.
— Поговорим?
— Поговорим.
Мы и правда поговорили. Но позже. Поскольку через мгновение наши губы слились. А потом…
Впрочем, что было потом и продолжалось часа два, касается только нас с Ириной. И более распространяться на эту тему я не собираюсь…