— А чего ты к ней клеишься?
— Я клеюсь?
— А откуда я знаю, что у вас там… Короче, увижу тебя рядом с Лизкой, считай, что ты уже калека!
— Не увидишь. Нет между нами ничего.
— А чего тогда… Ладно, все! — оборвал себя Миха. — Поеду я! Смотри у меня!
Вся его злость ушла как вода в песок, успокоился он и, уходя, даже весело мне подмигнул. Но руки на прощание не подал…
Стакан воды на столе, рядом цилиндрик с таблетками. И вид у Козьмина неважный, как после приступа.
— Платон Андреевич, с вами все в порядке? — спросил я.
— Да нормально все, отпустило, — сказал он, ладонью массируя лоб. — Жарко что-то стало…
Дождь на улице вторые сутки льет, холодно, ветер, но у Козьмина свой микроклимат. Хреново ему, видно, что мужик на ладан дышит.
— Может, в больницу вам надо?
— Да? А работать кто будет?
— Ну, я вроде бы вышел…
— Вроде бы… — вздохнул он. — Ты, Вадик, парень хороший. И водку не пьешь, и работать умеешь…
— А деньги ушли.
— Ты сам все сказал… И сам все должен понимать… Люди тут на тебя жалуются.
Все-таки получил я от ворот поворот, как и должно было случиться. Но ведь я бы и не пришел на завод, если бы не имел на руках сильный козырь.
— Ну, жалуются бездельники. А деньги… Деньги приходят и уходят. Сегодня вот, например, пришли.
Я положил на стол пакет, осторожно перевернул его вверх дном и вытряхнул содержимое. Денег было много, и все в рублях, но затрат на производство проданного кирпича они не покрывали. Тут и грабительские комиссионные, и бандитский налог плюс прожорливая моль гиперинфляции. Но лучше что-то, чем ничего.
— Все-таки выбил? — обрадовался Козьмин.
— Ну, братва решила уладить это дело миром. — Я решил не вдаваться в подробности.
— Значит, не зря дрался!
— Значит, не зря.
— Зарплату выплатим… — Козьмин сгреб деньги в пакет, сунул их в сейф. Оттуда же достал початую бутылку «Наполеона». — За газ и электричество ты договорился, натурой потихоньку выплачиваем. Это хорошо, что договорился… А Яшу за что ударил?
— Народ он баламутил.
— Нельзя так… Но иногда можно… И по пять капель тоже не возбраняется, — улыбнулся Козьмин.
— Может, не надо? — предостерегающе посмотрел я на него. — У вас же приступ только что был.
— Да нет, все хорошо уже.
— Вам в одиночку придется пить.
— Не понял! Почему в одиночку?
— Не знаю, как вам, а мне точно нельзя. Таблетки я пью, их нельзя мешать с алкоголем, — соврал я.
— Точно? — не поверил мне Платон Андреевич.
— Точно.
— Ну, в одиночку я не буду… — Он вернул бутылку на место, закрыл сейф. — Хороший ты парень, Вадим. И не женатый.
— Не женатый.
— А у меня дочь на выданье, — выразительно посмотрел на меня Козьмин.
Намек я понял, именно поэтому и растерялся. Платон Андреевич мужик хороший, душевный, но внешними данными, мягко говоря, не блещет. И если дочь пошла в него… Я представил пучеглазое, щекастое, жирное существо, и мне стало не по себе.
— Так ей же всего пятнадцать, — сказал я, выдавливая из себя благодушную улыбку.
— Раньше и в пятнадцать выходили.
— Ну, так то раньше…
— Ничего, подождешь… Я завод на дочь отпишу. Если женишься на ней, завод твоим будет.
— Долго ждать.
— Недолго. Два года — это для меня вечность, а для тебя — пролетит и не заметишь… В моем возрасте годы пролетают быстро, как пули. Я и сам бы не заметил, как эти два года пролетят, но столько не протяну. Неважные у меня дела, Вадик, неважные. Сегодня живой, а завтра что будет, не знаю…
— Сто лет еще проживете, Платон Андреевич.
— Ну, сто лет не проживу. А годик, думаю, протяну. Мы еще с тобой поговорим об этом… Знаешь, поеду я. — Козьмин приложил руку к груди. — Домой поеду. Мне там лучше. А ты деньги в бухгалтерию сдай, разберись там, что и куда… Я знаю, ты справишься… Завод еще твоим будет…
Платон Андреевич вызвал машину и отдал мне деньги. Он уехал домой, а на следующий день я узнал, что его положили в больницу. На этот раз с инфарктом…
Директор завода не должен ездить на рейсовом автобусе, но ничего не поделаешь: нет у меня персональной машины. И у Козьмина нет служебного автомобиля, но ему проще, он ездит на личной «Волге» — когда с водителем, когда сам.
А будь у завода директорская машина, я бы, пожалуй, рассмотрел вопрос, как снять ее с баланса. Не до жиру, когда каждая копейка на счету.
Производственные дела вроде бы наладились. И качество товара повысилось — за счет полного и бескомпромиссного соблюдения технологического процесса, и устойчивый спрос появился. Надо было увольнять за ненадобностью Митрича и Агапова, но я оставил их на четверть ставки. Один, как и прежде, занимался кадрами, а другой — техникой безопасности, но делали они это в свободное от основной работы время. Они у меня работали рекламными агентами, ездили по строящимся объектам, предлагали товар. Где-то их посылали грубым текстом, где-то вежливо, но иногда им удавалось выйти на сделку. И в газету рекламный текст мы давали, и объявления на столбах расклеивали.
Нельзя сказать, что производственная линия работала бесперебойно, случались и простои, но все-таки дело двигалось. Я уже всерьез стал задумываться, как оптимизировать процесс — производительность повысить, а себестоимость кирпича понизить. Без этого и устойчивого сбыта рентабельности нам не видеть как собственных ушей.
И еще — нас не трогали рэкетиры. Месяц прошел с тех пор, как Леший подался в бега, а на его место встал Миха со своей командой. Как там у него дела, я не знаю, но на завод к нам не ходят и деньги не требуют. А бандитский налог — это камень на шею. Без этого дела всерьез можно рассчитывать на реальный доход даже без двойной бухгалтерии, от чего я совсем не прочь был уйти. Это ведь бомба замедленного действия, сегодня все в порядке, а завтра взрыв. Как ни крути, а уклонение от налогов — уголовная статья…
Обо всем этом я сегодня говорил с Козьминым. Он по-прежнему в больнице. Перезванивались мы с ним каждый день, а раз в неделю я ездил к нему на доклад. От него как раз сейчас и возвращался…
Я еще не прочувствовал завод «от» и «до», но уже видел перспективы развития. Цеха, оборудование, обученный персонал — все это было, и с этой базы я мог вывести производство на новый уровень. Желание имелось, но не хватало частнособственнического, в хорошем понимании этого слова, стимула. Будь завод моей собственностью, я бы работал с большей отдачей, чем сейчас. Но чтобы заполучить завод, надо было жениться на дочери Козьмина. Сегодня в больнице он снова завел об этом разговор и даже взял с меня обещание познакомиться с его дочерью. А когда я уходил от него, во дворе больницы столкнулся с ней. Навстречу мне утиным шагом шла юная толстушка — чуть ли не точная копия Платона Андреевича. Я сделал вид, что не заметил ее, а она вцепилась в меня взглядом, словно ей были известны отцовские планы. Я бежал от нее как от пожара, волнение до сих пор не улеглось…