— Да, надо определиться.
— Как же тут определишься?
— Нужно упростить уравнение, которое мы все это время решаем.
— Как?
— Предположим, Эштон действительно убил Джиллиан.
— А Флорес, типа, ни при чем?
— Предположим, — повторил Гурни. — Что следует из такого расклада?
— Что Эштон врет как дышит.
— Тогда логично считать, что он врал и по другим поводам тоже, а мы все это время не замечали.
— Врал насчет Флореса?
— Да, — кивнул Гурни и вдруг задумчиво нахмурился. — Насчет Флореса, да-да…
— Ты чего скривился?
— Да я так… задумался…
— Делись.
— Слушай, а вдруг… а вдруг…
— Что, что «вдруг»?
— Подожди минутку… — Гурни замолчал.
Его ум погрузился в размышления.
— Не томи! — воскликнул Хардвик.
— Пытаюсь свести уравнение… упростить… максимально упростить…
— Черт, как я ненавижу, когда ты начинаешь мысль и не договариваешь!
Неужели все может объясняться так легко?
Но почему нет? Возможно, все дело именно в том, что ответ всю дорогу был прост! Как же он раньше этого не понял?
Гурни рассмеялся.
— Чтоб тебя разорвало! — прорычал Хардвик.
Раньше он этого не понял, потому что все время искал недостающее звено. И не нашел. Разумеется, не нашел, потому что недостающего звена не было. Зато было лишнее: то, что всю дорогу мешалось и с самого начала скрывало правду. Звено, специально придуманное, чтобы правда осталась неизвестной.
Хардвик раздраженно таращился на него. Гурни улыбнулся:
— Знаешь, почему Флореса так и не нашли после убийства?
— Потому что его тоже убили?
— Не думаю. Я вижу три варианта: первый — что он сбежал, как и предполагалось. Второе — что его убил тот же, кто убил Джиллиан Перри. И третий — что Флореса не существовало.
— Ну что ты несешь?
— А ты представь, что никакого Гектора Флореса нет и не было. Что его придумал Скотт Эштон.
— Но о нем было столько разговоров…
— Эштон мог сам распускать слухи.
— Думаешь?
— Почему нет? Хорошие истории быстро расходятся и начинают жить собственной жизнью, как ты сам подметил. Возможно, у всех сказок был один и тот же источник.
— Постой, но люди собственными глазами видели Флореса в машине с Эштоном.
— Они видели какого-то мексиканца в соломенной шляпе и черных очках. Это мог быть кто угодно, Эштон мог заплатить случайному нелегалу, чтобы тот с ним прокатился.
— У меня сейчас взорвется мозг.
— Неужели не понимаешь? Эштон мог сочинить сценарий про Флореса от начала до конца и позаботиться, чтобы поползли слухи. Там ведь было из чего расти слухам. Чудесный трудолюбивый мексиканец! Учится с поразительной скоростью! Человек невероятного таланта! Фактически Золушка в штанах. Любимый ученик, доверенный помощник и просто замечательный парень, а также чудак, стоявший голым на одной ноге в садовом павильоне. Истории одна другой краше, так и хочется кому-нибудь пересказать. Скажешь, нет? Эштон подсадил соседей на словесное «мыло» и скармливал им серию за серией, а они все обсуждали, домысливали, пересказывали друг другу и чужим… И несуществующий Гектор Флорес внезапно стал реальнее многих живых людей, главным героем Тэмбери.
— А кто стрелял в чашку?
— Тоже Эштон. Выстрелил, спрятал винтовку, заявил о краже. Разве не правдоподобно, чтобы спятивший мексиканец украл дорогущую вещь перед побегом?
— Слушай, но на записи, в самом начале, Эштон ходил в домик, чтобы поговорить с Флоресом. И когда он постучал в дверь, было слышно, как кто-то негромко ответил: «Está abierto». Если это был не Флорес, то кто?
— Эштон мог произнести это сам. Он же стоял спиной к камере.
— Хорошо. А как же девицы в Мэйплшейде? Которые якобы разговаривали с Флоресом?
— Вот именно что «якобы». Те, кто с ним разговаривал, либо мертвы, либо исчезли. Тогда откуда мы знаем, что кто-то с ним разговаривал? У нас нет ни одного свидетеля, который общался бы с Флоресом лицом к лицу. Тебе это не кажется странным?
Они секунду смотрели друг на друга, потом синхронно перевели взгляд на экран, где Эштон разговаривал с двумя девушками, показывая на разные части церкви и что-то объясняя. Он выглядел расслабленным и чуть торжественным, как генерал в день сокрушительной победы над врагом.
Хардвик покачал головой:
— Думаешь, Эштон реально сочинил эту жуткую многоходовку, придумал персонажа и каким-то образом три года держал всех в уверенности, что персонаж реальный? И все ради того, чтобы было на кого свалить убийство на случай, если он когда-нибудь женится и захочет кокнуть благоверную? По-моему, это чушь.
— В такой трактовке звучит как чушь, да. Но он мог придумать Флореса для какой-то другой цели.
— Например?
— Не знаю. Цель должна быть более прагматичной. И более важной.
— Ну как-то не клеится, Гурни. А как же Скарды? Как же теория, что Леонардо переоделся Флоресом и вербовал девчонок в Мэйплшейде, обещая им деньги и приключения после выпускного? Если Флореса не было, весь сценарий с сексуальным рабством рассыпается.
— Нужно подумать, — ответил Гурни. Это действительно был важный вопрос: как быть с теориями, основанными на идее, что Флорес — это Леонардо Скард, если никакого Флореса не существовало?
— Кстати! — вспомнил Гурни. — Ты при оружии?
— Всегда, — отозвался Хардвик. — Без него как-то голени неуютно. Как по мне, то огнестрел при решении проблем помогает не хуже, чем мозг. А что такое? Хочешь устроить движуху?
— Нет, для движухи пока не время. Надо все-таки сперва понять, что происходит.
— Ты только что вещал с такой уверенностью, будто отлично все понимаешь.
Гурни поморщился:
— Уверенность у меня только в одном: моя версия убийства Перри — одна из вероятностей. Во всяком случае, нельзя исключать возможность, что Эштон сам убил Джиллиан. Он мог. Но дальше нужно копать факты. Сейчас же — ни мотивов, ни улик. Сплошные домыслы. Упражнение в дедукции.
— А вдруг…
Хардвика перебил звук тяжелой двери и металлический щелчок. Они повернулись к темной лестнице за дверью и стали прислушиваться к шагам.
Спустя минуту Эштон зашел в кабинет, держась все так же уверенно и гордо, как на экране. Опустившись в похожее на трон кресло за столом, он снял с уха гарнитуру и убрал ее в ящик. Затем положил руки на столешницу перед собой и медленно сомкнул пальцы, за исключением больших, которые зачем-то вытянул и держал параллельно, разглядывая их с большим интересом и словно сравнивая. Потом, улыбнувшись чему-то, он разомкнул пальцы и повернул руки ладонями вверх.