Это был Эштон.
— У вас новые вопросы?
— Мне нужны имена одноклассниц Джиллиан начиная с ее поступления в Мэйплшейд, а также имена ее терапевтов, психиатров — любых специалистов, кто регулярно имел с ней дело. И было бы неплохо составить список потенциальных врагов — людей, которые даже теоретически могли желать зла ей или вам.
— Боюсь, вы требуете невозможного.
— Но речь всего лишь о списке имен.
— Видимо, я недостаточно внятно объяснил, что в Мэйплшейде действует строжайшая политика конфиденциальности. Из всей документации у нас есть только юридически необходимые бумаги, которые требует государство. Мы храним данные о бывших сотрудниках ровно до момента полной выплаты налогов, а затем их уничтожаем. У нас не фиксируются никакие «диагнозы» и не ведутся «истории болезни», потому что официально мы этим не занимаемся. Словом, мы не разглашаем ничего и никому и скорее расформируем школу, чем нарушим эту политику. Учащиеся и их семьи доверяют нам, как ни одной другой организации, и мы не допустим их компрометации.
— Складная речь, — прокомментировал Гурни.
— Я ее не раз произносил, — признался Эштон. — И, видимо, еще не раз придется.
— Список людей, с кем Джиллиан близко общалась, помог бы найти ее убийцу — неужели это не повлияет на вашу позицию?
— Нет.
— А если бы этот список мог спасти вашу собственную жизнь? Это бы тоже ничего не изменило?
— Ничего.
— Значит, вас нисколько не беспокоит инцидент с чашкой?
— Гораздо меньше, чем вероятность нанести удар по Мэйплшейду. У вас больше нет вопросов?
— Как насчет врагов за пределами Мэйплшейда?
— Полагаю, у Джиллиан их везде было немало, но я не знаю никаких имен.
— А у вас?
— Конкуренты по специальности, профессиональные завистники, бывшие пациенты с оскорбленным самолюбием… Может, пара-тройка десятков человек наберется.
— Не хотите поделиться именами?
— Не хочу. И мне пора на следующую встречу.
— Надо же, сколько у вас встреч.
— До свидания, детектив.
Телефон молчал остаток пути до Диллвида. Гурни остановился у лавки Абеляра, надеясь, что приличный кофе перебьет вкус предыдущих помоев.
Имя абонента на экране заставило его улыбнуться.
— Детектив Гурни? Это Агата Смарт, секретарь доктора Перри. Как я поняла, вы хотите встретиться с доктором, а также получить информацию о его охотничьем ружье. Это верно?
— Верно. Вы не подскажете, когда…
Она его перебила:
— Для этого необходимо подать запрос в письменной форме. После чего доктор примет решение о целесообразности встречи.
— По-видимому, я забыл упомянуть в сообщении, что мои вопросы касаются убийства его падчерицы.
— Мы так и поняли, детектив. Повторюсь, необходимо подать запрос в письменной форме. Я продиктую вам адрес?
— В этом нет необходимости, — ответил Гурни, стараясь подавить раздражение. — Вопрос у меня, в сущности, всего один: где находилось ружье вечером семнадцатого мая?
— Детектив, я вынуждена повторить снова…
— Просто передайте ему этот вопрос, мисс Смарт. Благодарю.
Он понял, что успел соскучиться.
Приближаясь к месту, где грунтовая дорога заходила на их владения и превращалась в поросшую травой колею, он увидел, как хищная птица сорвалась с дерева слева и полетела к пруду. Когда она превратилась в точку над дальними кронами, Гурни заметил Мадлен. Она сидела на потрескавшейся скамейке у пруда, почти невидимая за рогозом. Он остановился у старого сарая, вышел из машины и помахал ей рукой.
Расстояние между ними было немаленьким, но Гурни показалось, что она слегка улыбнулась в ответ. Он почувствовал жгучее желание поговорить с ней и пошел по тропинке, которая змеилась сквозь траву в направлении скамейки. Вокруг царила невероятная тишина.
— Я посижу с тобой?
Она кивнула молча, словно из уважения к тишине.
Гурни сел рядом и уставился на спокойную поверхность пруда, где отражались выцветшие клены. Когда он перевел взгляд на Мадлен, то подумал, что не она сидит в тишине, а наоборот — всепронизывающее молчание снаружи было продолжением ее внутреннего покоя, словно источник умиротворения и тиши был в ней самой. Его не в первый раз посещал этот образ, и он всегда отмахивался, брезгуя собственной сентиментальностью.
— Хочу с тобой посоветоваться, — произнес он, — мне нужно кое-что понять.
Она продолжила молчать. Он добавил:
— У меня сегодня был ужасно странный день.
Мадлен взглянула на него многозначительным взглядом, который говорил одновременно: «Еще бы день был не странный, ты же ввязался в это дурацкое расследование!» и «Я внимательно тебя слушаю».
— По-моему, — продолжил Гурни, — у меня скоро лопнет голова. Ты видела утром мою записку?
— Насчет твоей подружки из Итаки?
— Она мне не подружка.
— А кто — консультантша?
Гурни поборол в себе желание начать оправдываться.
— В Галерею Рейнольдс пришел какой-то богатый коллекционер, которого интересуют мои прошлогодние портреты серийных убийц.
Мадлен насмешливо подняла бровь, явно адресуя насмешку его жалкой попытке подменить имя Сони названием галереи.
— Он обещает сто тысяч за каждый оригинальный отпечаток.
— Что за бред?
— Соня считает, что это серьезное предложение.
— Ты с ней, случаем, не в дурке встречался?..
Где-то в зарослях рогоза раздался громкий всплеск. Мадлен улыбнулась:
— Вот это да.
— Ты сейчас про лягушку?
— Прости.
Гурни закрыл глаза, стараясь справиться с досадой, что Мадлен не впечатлила его внезапная удача.
— В каком-то смысле мир искусства и есть одна большая дурка, — произнес он. — Зато у некоторых пациентов куча денег.
— Что именно он хочет купить за эти сто тысяч?
— Уникальный принт. Возьму портреты, которые ретушировал в том году, и как-нибудь обработаю, чтобы они отличались от тех, что в галерее.
— И он реально хочет за это заплатить?
— Со слов Сони, да. Возможно, он даже захочет купить несколько принтов, а не один. Итоговая сумма может оказаться семизначной.
— Семизначной? Больше миллиона?
— Да.
— Н-да, в этом… что-то есть.