— Что ж… пожалуй… хотя мне все равно не очень понятно, кто вы такой. Мне важно знать, с кем я имею дело. Что вы можете о себе рассказать?
Гурни перечислил все свои регалии и заслуги, а также назвал имя человека, который мог бы все это подтвердить в нью-йоркском департаменте. Не без колебаний, но на всякий случай он также упомянул статью в журнале, где сообщалось о его участии в двух знаменитых расследованиях. В той статье он выглядел кем-то средним между Шерлоком Холмсом и Грязным Гарри, и лично его это смущало. Тем не менее такая слава иногда оказывалась полезна.
Кейл назначил встречу на пятницу, 12:45.
Гурни хотел как-то подготовиться, структурировать мысли и составить список вопросов, но в очередной раз обнаружил, что смесь возбуждения и усталости — не самая конструктивная среда. Пришлось смириться, что сон — единственный способ эффективно потратить ближайшие несколько часов. Но стоило ему раздеться и скользнуть под одеяло рядом с Мадлен, как зазвонил мобильный и Гурни пришлось возвращаться за ним на кухню.
Голос на том конце был хорошо поставленным и звучал породисто.
— Это Уитроу Перри. Получил ваше сообщение. У вас ровно три минуты.
Гурни быстро сосредоточился и произнес:
— Благодарю вас за, что перезвонили, доктор. Дело в том, что я расследую убийство…
Перри грубовато его перебил:
— Я знаю, кто вы и чем занимаетесь. Что вам нужно от меня?
— Хочу задать несколько вопросов, которые помогли бы в…
— Задавайте.
Гурни с усилием подавил желание прокомментировать надменность собеседника и продолжил:
— Нет ли у вас догадок о мотиве Флореса для убийства вашей дочери?
— Нет. И Джиллиан была не моей дочерью, а дочерью моей жены.
— Хорошо. Известно ли вам о ком-то, помимо Флореса, кто мог быть в достаточно большой обиде на Джиллиан, чтобы хотеть мести?
— Нет.
— Совсем никого?
— Никого конкретного, но под подозрение можно ставить всех подряд.
— Вы не могли бы пояснить?
Перри разразился неприятным смешком.
— Джиллиан была лживая дрянь, которой нравилось всеми манипулировать. Уверен, я не первый, кто вам об этом говорит.
— Что плохого она сделала лично вам?
— Не готов это обсуждать.
— Как вы думаете, зачем доктор Эштон на ней женился?
— Спросите его.
— И все-таки я спрашиваю вас.
— Следующий вопрос.
— Она когда-нибудь говорила о Флоресе?
— Со мной — разумеется, нет. У нас не было никаких отношений. Тут стоит кое-что прояснить, детектив. Я с вами разговариваю исключительно потому, что моя супруга настроена довести это «альтернативное расследование» до конца и попросила меня вам перезвонить. Лично я считаю, что ничем не могу вам помочь, и более того, нахожу эту затею бессмысленной тратой времени и денег.
— А какие у вас отношения с Эштоном?
— Что вы подразумеваете под отношениями?
— Он вызывает у вас симпатию? Может, вы его уважаете? Или, наоборот, жалеете? Или презираете?
— Все вышеперечисленное неверно.
— Тогда что верно?
Помолчав, Перри сказал:
— Эштон мне неинтересен. Его жизнь и его личность не волнуют меня ни в малейшей степени.
— Но что-то же вы о нем думаете? Что?
— Меня на его счет интересует тот же вопрос, который вы задавали чуть раньше.
— Какой именно из вопросов?
— Зачем столь компетентному специалисту жениться на столь безнадежной психопатке?
— Вы ее ненавидели?
— Я не ненавидел ее, мистер Гурни. Не сильнее, чем можно ненавидеть, например, кобру.
— А вы могли бы убить кобру?
— Что за глупый вопрос!
— Но все же?
— Если бы кобра угрожала моей жизни, то я бы ее убил, как и вы.
— А вам когда-нибудь хотелось убить Джиллиан?
Он снова неприятно рассмеялся.
— Это проверка на вшивость детсадовского уровня.
— Это всего лишь вопрос.
— Это разговор ни о чем.
— Скажите, у вас все еще хранится то ружье 257-го калибра?
— При чем здесь, черт побери, ружье?
— Вам известно, что кто-то стрелял из подобного ружья в Скотта Эштона спустя ровно неделю после убийства Джиллиан?
— Из 257-го «Везерби»?.. Да нет, не может быть… Подождите, вы думаете, что… На что вы намекаете?!
— Никаких намеков, я просто задал вопрос.
— У вашего вопроса оскорбительный подтекст.
— Надо ли это понимать так, что ружье по-прежнему у вас?
— Понимайте как знаете. Следующий вопрос.
— Вы можете с уверенностью сказать, где было ружье семнадцатого мая?
— Следующий вопрос.
— Джиллиан когда-нибудь приводила домой друзей?
— Нет, слава богу, хотя бы этого не было. Боюсь, мистер Гурни, ваше время истекло.
— Последний вопрос. Вы случайно не знаете имени и адреса биологического отца Джиллиан?
Перри впервые за разговор помедлил с ответом.
— Имя какое-то испанское, — произнес он с некоторой брезгливостью. — Жена упоминала однажды… Круз, что ли? Анхель Круз? Адреса не знаю. Учитывая среднестатистическую продолжительность жизни торчка на метамфетамине, думаю, он не первый год прописан на кладбище.
Перри повесил трубку, не попрощавшись.
Заснуть оказалось непросто. Гурни давно заметил: если не лечь до полуночи, то потом ум еще несколько часов не унять — он все переваривает и переваривает события дня.
Он ворочался в постели без малого час, маясь в калейдоскопе образов и идей об убийстве Джиллиан, а потом вдруг заметил, что ритм дыхания Мадлен изменился. Когда он пришел в постель, она совершенно точно спала, но сейчас у Гурни было отчетливое ощущение, что она проснулась, и он понял, что ужасно хочет с ней поговорить. Хочет ее совета. Чтобы она помогла ему выбраться из трясины обрывков и домыслов, в которой он увяз. Но как в этом признаться?
Мадлен внезапно вздохнула и произнесла:
— Так что, куда потратишь свои миллионы?
Она часто так делала. Внезапно спрашивала что-нибудь, будто бы в продолжение беседы.
— Ты имеешь в виду сто тысяч? — уточнил Гурни. Мадлен в ответ промолчала. Это значило, что уточнение ей кажется неважным.
— Только это не мои деньги, а наши, — заметил он. — Ну, даже если это сугубо теоретические деньги.