В первую очередь он решил все же позвонить Соне.
— Ты куда пропал?! Где тебя носит целый вечер? — в ее голосе сквозила злость, беспокойство, но ни намека на знание о событиях дня. Это его несколько утешило.
— Хорошие вопросы! Я сам понятия не имею.
— Что ты имеешь в виду? Что вообще случилось?
— Скажи, что ты по-настоящему знаешь о Йикинстиле?
— Ты это к чему?.. Что стряслось?
— Не знаю, но ничего хорошего.
— Не понимаю тебя.
— Так что тебе известно про Йикинстила?
— Ну, что пишут в арт-журналах. Крупный коллекционер, избирательный вкус… сильное влияние на рынке. Любит делать покупки анонимно, не разрешает себя фотографировать. Предпочитает держать в тайне детали личной жизни — никто даже не знает, где он живет, есть ли у него жена или муж. Чем все запутаннее, тем ему больше нравится. Вообще он, конечно, двинутый на своем прайваси.
— Значит, до того дня, когда он явился в твою галерею и сказал, что хочет скупить мои работы, ты никогда его не видела даже на фотографиях?
— Почему ты спрашиваешь?
— Откуда ты тогда знаешь, что человек, с которым ты говорила, собственно и есть Яй Йикинстил? Потому что он так представился?
— Нет, как раз наоборот!
— Он сказал, что его зовут НЕ Яй Йикинстил?..
— Он представился «Яй». Просто Яй.
— Ну и?..
— Ну и я пыталась объяснить, что не могу работать с человеком, если не знаю его полного имени, и что нелепо ожидать, что я подпишу сделку с анонимом, когда речь о таких огромных деньгах.
— И что он ответил?
— Что его фамилия — Джавитц.
— Помню, какой-то Джавитц был сенатором… Якоб Джавитц?
— Да, но он произнес это таким тоном, будто это было первое, что пришло ему на ум, а надо же было назвать хоть какую-то фамилию, раз я так настаивала. Дэйв, но я что-то не понимаю, почему мы об этом говорим. Не хочешь мне рассказать, что произошло?
— Ну, сделка оказалась туфтой, мне что-то подмешали в вино за обедом, а сам обед был какой-то непонятной ловушкой, которая совершенно точно не имела никакого отношения к моим работам.
— Не может быть…
— Так что давай вернемся к личности Йикинстила. Он представился тебе «Яй Джавитц», из чего ты сделала вывод, что он — Яй Йикинстил, так?
— Конечно, нет, не держи меня за дуру. Мы болтали о том о сем, какое красивое озеро, и он упомянул, что любуется им из своего окна. Я тут же спросила, где он живет, и он ответил уклончиво, что в каком-то приятном гостевом доме поблизости, будто не хотел говорить название. Ну, я потом позвонила в «Хантингтон» — это самый дорогой гостевой дом на озере — и спросила, не проживает ли у них некто Яй Джавитц. Парень на телефоне как-то помялся и спросил, уверена ли я насчет фамилии. Я тут же ответила, что, конечно, нет, я вообще старею, слух мой все хуже, и я порой путаю имена. Очень старалась звучать жалобно.
— Получилось?
— Видимо, да. Парень сказал: а фамилия не может быть Йикинстил?
Я попросила его продиктовать это по буквам, что он и сделал, а я не поверила своим ушам. Ну, как такое возможно? Попросила парня описать этого гостя, он описал его — и это стопудово был тот же мужчина, что приходил ко мне в галерею. То есть, видишь, он как раз не хотел, чтобы я узнала, кто он такой. Я сама узнала.
Гурни задумался. Куда вероятнее было, что это был сценарий, специально скроенный, чтобы убедить Соню, будто она имеет дело с самим Йикинстилом, и не оставить в этом никаких сомнений. И тогда тонкость и дотошность, с которой это было продумано, настораживала едва ли не сильнее, чем сама разводка.
— Дейв, ты чего замолчал?
— Слушай, мне надо сделать еще пару звонков. Я потом тебе перезвоню.
— Но ты так и не рассказал, что случилось.
— Я понятия не имею, что случилось. Мне известно только, что меня обманули, одурманили, вывезли в город в бессознательном состоянии, а затем мне угрожали. Зачем и кто за этим стоит — не знаю. Но собираюсь узнать, — ему с трудом далось вложить в последние три слова оптимизм вместо ярости, страха и растерянности, которые он ощущал. Пообещав Соне перезвонить, он стал набирать другой номер.
Нужно было поговорить с Мадлен. Он не стал заранее готовиться и даже не посмотрел на время. Только услышав ее сонный голос, он взглянул на часы и увидел, что уже 10 вечера.
— А я все ждала, когда ты позвонишь, — произнесла она. — У тебя все в порядке?
— Более-менее. Прости, раньше не получилось. День выдался слегка сумасшедший.
— Как понимать «более-менее»?
— Что? А, я имею в виду, что со мной все хорошо, просто тут… пришлось загадки разгадывать.
— Сложные?
— Пока непонятно. Но похоже, что история с Йикинстилом — какая-то разводка, и я тут разъезжаю по городу, пытаюсь разобраться.
— Что случилось? — теперь она проснулась, и голос ее был совершенно спокойным и ровным, что одновременно и скрывало, и выдавало ее беспокойство.
Гурни понимал, что у него есть выбор: рассказать ей все, что знает, и признаться, что ему страшно, невзирая на то, что она, разумеется, будет волноваться. Либо он мог рассказать ей сокращенный и менее тревожный вариант. Он выбрал второе, еще не понимая, что это самообман, и решив, что упростит объяснение для начала, а позже расскажет полную версию, когда сам будет лучше ее понимать.
— Я как-то неважно себя чувствовал за обедом, а потом в машине не мог толком вспомнить, о чем мы разговаривали… — Гурни убедил себя, что это, в целом, правда, просто немного ужатая.
— Видимо, ты напился, — произнесла Мадлен, но это был скорее вопрос, чем предположение.
— Видимо. Но… В общем, сам не знаю.
— Думаешь, тебе что-то подмешали?
— Это одна из версий, хотя я не понимаю, зачем это кому-то могло понадобиться. В общем, я все осмотрел и понимаю одно: история нечистая, вся, целиком. И предложение на сто тысяч долларов было какой-то уловкой. Но на самом деле я звоню сказать, что я выезжаю из Манхэттена и должен быть дома примерно через два с половиной часа. Прости, что не смог позвонить раньше.
— Езжай осторожно.
— Скоро увидимся. Люблю тебя.
Он чуть не пропустил съезд с Гарлем-Ривер-Драйв к мосту и повернул в последний момент, вызывая себе вслед возмущенные сигналы.
Клайну звонить было поздно. А Хардвик, если его действительно вернули на дело, мог что-нибудь знать насчет «Карналы» и семейства Скардов, которое упомянул Клайн. Был шанс, что он еще не спит, подойдет к телефону и окажется не прочь поговорить.
Все три надежды оправдались.