Когда он зашел на кухню, Мадлен как раз доставала из духовки какое-то блюдо. Поставив его на плиту, она повернулась и удивленно вскинула брови.
— Ну ничего себе.
— Да, я тоже соскучился.
— Ужинать будешь?
— Я же обещал в записке, что вернусь к ужину, и вот, вернулся.
— С чем тебя и поздравляю, — произнесла Мадлен, доставая из шкафчика вторую тарелку и опуская ее на столешницу рядом с той, что приготовила для себя.
Он чуть нахмурился.
— Может, попробуем еще раз? Давай я выйду и снова зайду в дом…
Она нахмурилась, передразнивая его, затем ее взгляд смягчился.
— Да нет, все в порядке. Ты приехал, как и обещал. Доставай вилку и нож, пойдем поужинаем. Я помираю с голоду.
Они положили себе печеных овощей и куриные ножки и уселись за круглым столом у французских дверей.
— Там уже тепло, двери можно открыть, — сказала Мадлен и без промедления так и сделала.
Их окутало сладким запахом трав. Мадлен зажмурилась и улыбнулась, отчего на щеках ее проявились ямочки. Гурни показалось, что он слышит далекое урчанье голубей где-то в деревьях за лугом.
— Какая красота, — прошептала Мадлен, затем счастливо вздохнула, открыла глаза и принялась за еду.
С минуту они ели в тишине, а затем она снова заговорила.
— Ну, расскажи, как прошел день, — сказала она, разглядывая кусок морковки на вилке.
Он поморщился. Она молча наблюдала.
Гурни облокотился об стол и положил подбородок на сплетенные под ним пальцы.
— Мой день, значит. Ну… Кульминацией был момент, когда этот психопат взял и расхохотался, потому что представил себе мертвые тела двух девушек, которых он лично пытал, насиловал и обезглавил.
Мадлен посмотрела на него и прикусила губу.
Помолчав, Гурни сказал:
— Вот такой и был день.
— Ты добился того, что хотел?
Он подумал и ответил:
— Похоже, что да.
— Значит, можно считать, что ты раскрыл дело Перри?
— Думаю, что у меня есть часть разгадки.
— Что ж, наверное, это хорошо.
Повисла долгая пауза.
Затем Мадлен встала, забрала тарелки и ножи с вилками.
— Кстати, она тебе звонила.
— Кто?
— Твоя клиентка.
— Вэл Перри?
— Да. Сказала, что перезванивает по твоей просьбе, но что у нее есть только твой домашний, а мобильного нет.
— И что она хотела?
— Просила передать, что три тысячи долларов — не та сумма, ради которой имеет смысл ее беспокоить, и что «пусть он тратит сколько надо, лишь бы нашел чертова Флореса». Это цитата. Идеальные условия работы, я считаю! — она с избыточным грохотом опустила тарелки в раковину. — Работодатель мечты, можно сказать. И кстати об обезглавленных телах…
— О чем?
— Ты когда рассказывал про флоридского маньяка, я как раз хотела спросить тебя, что значит кукла.
— Кукла?..
— Которая наверху.
— Наверху?..
— Ты будешь повторять за мной каждое слово?
— Я не понимаю о чем речь!
— Я спрашиваю, что за кукла лежит у меня в швейной комнате!
Гурни покачал головой и поднял руки, сдаваясь.
Мадлен мгновенно насторожилась.
— Там сломанная кукла на кровати. Ты ничего про это не знаешь?..
— Детская игрушка, что ли?
Она забеспокоилась еще сильнее.
— Да, Дэвид, детская игрушка!
Гурни встал и быстро пошел к лестнице, взбежал наверх и через несколько секунд стоял в дверях гостевой спальни, где Мадлен любила заниматься шитьем. В сумерках двуспальная кровать казалась серой. Гурни щелкнул выключателем, и на тумбочке включилась лампа, озарив комнату желтоватым светом.
У одной из подушек сидела обыкновенная кукла, без одежды и без головы.
Голова лежала отдельно, в полуметре, обернутая лицом к туловищу.
Сон истончался, как размокший картон, утративший форму коробки, не в силах больше сдерживать ношу или хотя бы придавать ей очертания.
Ночью победа над Евой казалась не столь очевидной. Словно в идеальную картинку вторгались помехи с соседней частоты, как в старых телевизорах. Знакомый ряд перемешивается с незнакомым, голоса перебивают друг друга, танцующую Саломею вытесняет из кадра другая танцовщица.
Храбрость и ум Иоанна Крестителя, кристально-ясное Предназначение уступают место осколкам памяти, острым, словно все было вчера. Или только что. Или еще происходит.
Женщина танцует, приподняв шелковый подол и обнажив длинные ноги. Это, девочки, танец Саломеи. Так нужно танцевать перед мальчиками.
Босая Саломея кружилась по ковру, а с огромных тропических растений в горшках капала влага. Смотрите, мальчики, так танцуют самбу. Смотрите, как нужно меня держать.
Они с приятелем зашли к ней после школы: она сказала, что научит танцевать. Я покажу вам, мальчики, как держат женщину во время танца. И пригласила их в спальню.
Она скользнула языком в его рот, извиваясь, вторгаясь вглубь, что-то жадно ища. Ему стало плохо, а она смеялась, глядя, как его выворачивает прямо на розовый ковер под тропическими исполинами. Он задыхался, взмокший, перепуганный. Комната кружилась, живот свело.
Она отвела его в душ и прижалась к нему ногами.
На розовом ковре ждали мальчик с девочкой. Изможденная, но ненасытная, она направилась к ним, и сказала:
— Постой в прихожей, милый. Я сейчас приду.
Лицо ее блестело от пота. Губы краснели.
В глазах плясали бесы.
Из бюро приехали в два захода: в полночь явился Хардвик, а остальные — час спустя.
Эксперты в белых костюмах со скепсисом отнесись к идее выезжать на место, где толком не было преступления, а всего лишь нашли непонятную сломанную куклу. Эти люди привыкли к кровище, к стенам, заляпанным мозгами и дерьмом. Неудивительно, что выглядели они недовольно и осматривали помещение с усмешкой. Первым делом, разумеется, они предположили, что куклу забыл ребенок кого-то из гостей или что это просто чей-то розыгрыш. Мадлен повернулась к Хардвику и, не потрудившись понизить голос, спросила:
— Скажи, они пьяные или просто тупые?
Хардвик отвел их в сторону и объяснил, что положение куклы повторяет положение тела Джиллиан Перри. После этого они быстро и профессионально прочесали дом с той же тщательностью, как если бы он был испещрен пулями.